Марк Грим - ИНСАЙТ

Я протянул руку, и его маска легко, будто ждала этого, соскользнула с лица. С туго обтянутого пергаментной кожей черепа уставились мутные стариковские глаза. Рот скривился в беззубой улыбке:

– Столько лет… Очень устал… Сейчас бы кофе. – прошамкал Серафим. И умер.

– Да, кофе бы не помешал.

Я закрыл глаза старику, наконец получившему возможность отдохнуть и огляделся. Дверь, всё так же равнодушно торчала посреди пещеры. У стены справа, там, куда я её отбросил, лежала Лиса. Под её головой, превратив рыжину волос в грязный багрянец, растекалась огромная кровавая лужа.

Я встал. Свет пульсировал внутри, заставив темноту забиться в самую глубь подсознания так, что я её даже не чувствовал. Но каждая следующая вспышка была слабее предыдущей. И Звон. Приближался. Теперь я снова чувствовал забытый, человеческий животный страх и напряжённое, параноидальное ожидание. Но на переживания не осталось ни времени, ни сил. Слёзы, боль, сожаления, ярость, вина, отвращение. Всё смешалось в одну бесцветную кашу, оставив меня совершенно опустошённым. Двадцать шагов до двери. На середине пути за плечом пристроилась венчавшая изломанную тень клювастая маска.

– Какая драма! А? А?! Такого даже я не ожидал. – в сумасшедшем голосе проскальзывали заискивающие нотки. – Эпично! Трагично! Страшно! Давай закончим это как следует!

Он продолжал шептать, пока я не упёрся лбом в такой обыденно-прохладный, пошлый зелёный кожзам. Когда я поднял руку, Ключ в когтях заискрился радужными искорками. Я чувствовал по спине ласковые, тошнотворные поглаживания бесплотных пальцев Кошмара.

– Знаешь?

– Да, радость моя? Не тяни!

Я повернулся, равнодушно встретившись глазами с полыхающими от возбуждения линзами, полными космической черноты и сжигающих мысли огней. Пру секунд смотрел в жадную бездну, а потом улыбнулся. Искренне и открыто:

– Пошёл бы ты, сука.

Свет внутри уже был достаточно слаб, чтобы я мог почувствовать таящееся в подсознании безумие. Я потянулся к нему, задыхаясь от злости, упиваясь ею, чувствуя, как её затхлой, пьянящей водой, окончательно тушу непрошенное тепло возле сердца! Лиса мертва! Баута мёртв! Свора! Мертвы все, кто для меня хоть что-то значил! Люди и Чудовища – одно и то же!

НЕНАВИЖУ!

ВСЕХ НЕНАВИЖУ!

Я всё-таки сделал то, о чём давно мечтал. Чувствуя, как, будто выталкиваемые изнутри бушующей яростью, удлиняются клыки и рвутся из пальцев когти, схватил этого ублюдочного кукловода за тощую, хрупкую шею. Он несуразно задёргал ногами, и в этот раз я был уверен, что в моих руках действительно он. Я обонял его слабость, после боя с Серафимом и знал, что то бешенство, что сейчас срывало последние плотины моей личности, больше чем всё, что он может сейчас собрать. Я подтянул его, вяло сопротивляющегося, поближе и, напоследок, через застилавший глаза кровавый туман, посмотрел в его гаснущие буркала.

– ПРИВЕЕЕЕЕТ. – в горле заклокотал чужой смех, и чужие слова прыгали с кривых клыков. – Я ВИЖУ ТЕБЯ…

Черная, покрытая острой чешуёй лапа пробила клюв маски тонким когтем и, преодолевая вялое сопротивление, распахнула хранилище потерянных душ. Я нырнул туда, скалясь от восторга этого смертельного поцелуя. Наслаждаясь тем, как крики (МОЕГО!) нового хора мучений скрипят на клыках, наполняя рот вкусом пережжённого сахара и крови.

То, что оставалось от Звонаря слабо дёргалось в моей руке и истаивало. Пока на пол, с глухим, холодным стуком не упала пустая маска, с навеки потухшими чёрными стёклами. Фарфор аппетитно хрустнул под ногой.

Миг тишины. И голову наполнил калейдоскоп воплей…

В зелёном дермантине отражалось бесстрастное, словно фарфоровое лицо. Только глаза, сквозь матовое тёмное стекло, тускло мерцали серебристо-серым.

Маленький, невзрачный стеклянный шарик беззвучно скользнул в идеально подходящую ему по пропорциям скважину и с глухим хлопком лопнул где-то внутри.

Рука в изящной кожаной перчатке легко, почти игриво, толкнула дверь.

В проёме, видимый словно с высоты птичьего полёта, раскинулся лоскутным одеялом мирно спящий город. Тускло светили фонари, но куда ярче горели миллионы огоньков живых душ.

ПОРА.

Рука, несмело, ещё не привыкнув, сняла с богато украшенного пояса массивный, бронзовый с прозеленью колокольчик. Древний, как само человечество, язычок качнулся.

«БОМММ»

«БОМММ»

«БОМММ»

–ХРРРРАААААА! РррРрар! ШшшАах! – раздавалось со всех сторон.

Из стен, потолка и пола появлялись, будто вылупляясь, сгустки черноты разных форм и размеров. Какие-то похожие на закутанных в чёрные плащи людей; какие-то на искажённых, чудовищных животных; какие-то вовсе ни на что не похожие.

Всех их объединяли кружащиеся опавшими листьями в лужах черноты куски фарфора, которые, при желании, можно было бы сложить в целые маски. Весёлые, грустные, равнодушные, прекрасные и внушающие ужас.

Десятки, а может сотни этих странных существ подползали к закутанному в тёмно-серое человеку по полу разросшегося до невероятных размеров зала, шипели и норовили потереться о ноги. Но он только отгонял их взмахами чёрной трости с набалдашником в виде распахнутого глаза и продолжал задумчиво смотреть на раскинувшийся под ногами мир, вдыхая давно позабытый запах осенней ночи, приправленной смогом.

Нетерпеливо ёрзая, тёмные устроились на полу и стенах. Показалось, что они все синхронно вздрогнули, когда человек в сером глубоко вздохнул и засмеялся. Сначала тихий, робкий смешок стремительно превращался в визгливый, сумасшедший хохот, который чуть не заглушил прозвучавшую хлопком кнута команду:

– ВЗЯТЬ!

Чернота забурлила. Проскальзывая между частичками пространства, её порождения чёрным, маслянистым потоком вливались в распахнутую дверь, умудряясь не задевать плескавшийся на ветру серый плащ смеющегося человека.

Огоньки внизу начали гаснуть. Реальность плавилась как воск.

То, что раньше было Котом, продолжая счастливо смеяться, шагнуло в небо.

Звёзды гасли.

Луна наливалась кровью.

– Знаешь?

– Да, радость моя? Не тяни!

Я повернулся, равнодушно встретившись глазами с полыхающими от возбуждения линзами, полными космической черноты и сжигающих мысли огней. Пру секунд смотрел в жадную бездну, а потом улыбнулся. Искренне и открыто:

– Пошёл бы ты, сука.

Инфернальное свечение его глаз смущённо приугасло, словно в удивлении, но сразу начало наливаться злобным жаром. Пасть зловещей маски распахнулась и сотни разлагающихся, искривлённых жертв кошмара потянулись ко мне, стараясь увлечь за собой в полную ужаса бездну. Я, истерически смеясь, сжал кулак и что было сил ударил прямо в эту разверстую воронку, чувствуя, как плоть на предплечье рвётся о кривые клыки. Кривые челюсти сомкнулись и я, со переходящим в крик смехом, повалился на пол, разбрызгивая рванувшуюся из раны чёрную жижу.