Дмитрий Костюкевич - Жуть-2

Прохладный ночной ветер лениво гонял по деревне огромные воздушные волны — налетит, подомнёт, продудит в ушах и покатится дальше теребить жестяные кормушки на яблонях. Дорога в лес шла через поле мимо заросшего камышами пруда, откуда весной любят квакать лягушки. За ним тропинка срезала дорогу, кивала через небольшую канавку и на время терялась в небольшом лесочке на ближнем краю поля. Катюха растворилась как раз в этом лесочке.

Михей спешил следом. Оставил за спиной квадратное пятно водонапорной башни, ночью особенно неприступное, вместе с тропинкой прошил лесочек, выскочил к полю и замер — никого. За спиной постукивают от ветра молодые берёзы, впереди шепчет поле. Пахнет травой и сеном. Мрачное густое небо сидит на зубастой стене леса.

Михей двинулся дальше.

У опушки он почти настиг Катюху, но она прикоснулась к опушке леса и снова исчезла — еловая чаща будто впитала её и спрятала за частоколом веток.

Михей понял, куда идти… Он перестал высматривать светлое пятно ночной сорочки, а направился сразу к тому месту, где позавчера нашел заветный перчик. Чутьё подсказало. Он пробрался вдоль оврага, по верховодью, до кривой сосны на утёсе, за которым овраг раздваивался, скатился по крутому склону, шлёпнул ногой по ручью и двинулся дальше вдоль журчащей тропинки.

«Она же босая», — постучалась неожиданная догадка. Он ускорил шаг и на него надвинулся папоротник. Накрыл развесистой веткой, похожей на обглоданную рыбью кость.

От камней идёт пар, они дышат, дышат всегда, даже зимой.

Михей остановился — спящий лес похрапывает завалившейся сосной, над ухом стонет комар, из камней сочатся мелкие шорохи. Он присмотрелся и увидел между камнями нору, которой здесь прежде не было. Сейчас из неё кто-то рычит и ухает, а наружу летят ошмётки земли. Михей осторожно подходит и прислушивается — внутри энергично копошится и роет землю какой-то зверь, и вдруг вскрикивает, и жалобно стонет, как человек…

Михей в ужасе отступает, и оглушенный, сам не свой, оставляет на камнях Катюхину куртку, а сам плетётся домой.

Катюха вернулась под утро. Легла в кровать и заснула. А потом встала как обычно. Михей остановил её перед дверью:

— Покажи.

Катюха подняла руки и ахнула.

— Больно? — спросил Михей. — Где зелёнка?

Ногти уцелели только на больших пальцах, на остальных были содраны, в розовое мясо забился песок, а на засохшую липкими пятнами кровь приклеились кусочки листьев. Михей тщательно промыл ей руки, помазал и забинтовал пальцы. Один палец на левой был порезан до кости. Но страшнее этого было другое — ногам досталось не меньше.

Михей оставил жену дома, а сам отправился в магазин — там есть телефон. Он вызвал врача, а затем, надвинув капюшон, пошлепал через плотину в соседнюю деревню, где стыла под дождём небольшая церковь. Отца Андрея не оказалось, он проводил службу в городском храме. Пришлось оставить записку. Обещали, что послезавтра заглянет.

Врача ждали до самой ночи, но так и не дождались. То ли застрял, то ли заблудился.

Ночью Катюха снова пошла в лес.

На этот раз Михей её проспал — глядь, а жены нет, уже и место на кровати остыло. Раз так — взял с собой спички, старый фонарик, небольшой топор и верёвку. Сложил всё в брезентовую сумку для противогаза (как у почтальона, только зелёного цвета, от отца досталась), перекинул широкий ремень через плечо и с тяжелым сердцем снова отправился в лес.

В овраге у камней всё было по-прежнему, только нора вроде бы стала больше. Придерживая дыхание, Михей заглянул внутрь. Тихо. Ни животной возни, ни свирепого рычания, как в прошлый раз. Включил фонарь — тот закашлялся ележивым светом и сдох. Михей примерился к норе — проходит он туда или нет. Положил сумку на камень, взял топор и спички, и полез. Нора углублялась полого, слегка расширяясь. Он то и дело останавливался и прислушивался — но кроме собственного дыхания ничего не различал. Холодная земля сыпалась за шиворот, и по спине уже что-то испуганно ползало. Михей отложил топор и взял спички. Чиркнул раз, другой, запахло едким дымом, огонёк выхватил рваные своды пещеры — глину, камни, корешки, червяков и сороконожек. Впереди почудилось что-то белое. Пламя доело спичку и осторожно цапнуло за палец. Михей прополз дальше и неожиданно почувствовал, как с плеч спадает теснота пещеры, стены отступают и расходятся. Он махнул топором, пытаясь за что-нибудь зацепиться, но не успел и теперь падает, летит куда-то вниз.

В самом падении нет ничего страшного, но разум колотит предчувствие его неминуемого завершения. Удар о землю причинит боль, сделает инвалидом или убьёт. Оставит прикованной к коляске обузой или пускающим слюни дурачком. И чем дольше падение, тем страшнее будет его финал.

И тем скорее оно убьёт.

Михей падал так долго, что ему начало казаться, будто он уже разбился и умер, но по какой-то необъяснимой причине еще не знает об этом. Если так, он застрял здесь самое недолгое дней на девять. И то, если помянут как следует, иначе на сорок. Топор сделался лёгким, почти невесомым, будто в руке одно лишь топорище, да и то из воздушного пенопласта. Михей отпустил его и снова взял. Где низ, где верх — непонятно.

Наконец темнота стала рассеиваться и уходить, как вода из озера в день сброса плотины, обнажая грязный берег, влипшие в ил камни, полусгнившие ветки и зелёный салат водорослей, скрытых прежде под зеркальной поверхностью, в которой до этого искрилось перевёрнутое совершенство неба.

Темнота оказалась не менее совершенной, из-под нее проступили тёмно-серые стены и железные скобы в слюне коричневой ржавчины. Скобы торчали ступеньками из окружившего его колодезного кольца. Запахло неприветливой сыростью и мокрым бетоном. Михей посмотрел вниз и тотчас понял, куда попал. Вода под ним светилась круглым отражением. Топор в правой руке заменила длинная палка, а левой он держал трос, на котором висел, сидя, как на тарзанке.

Говорят, из колодца можно увидеть звёзды, но над ним оказался лишь щербатый колодезный навес. Михея ни разу не опускали в колодец — для этого он был слишком большим и тяжелым. За сорвавшимся вниз ведром всегда отправляли худого и лёгкого Серёгу, хотел он этого или нет.

Михей короткими рывками опускался к воде. И вот она болтается у самых его ног.

— Стой! — кричит Михей, когда сапоги задевают поверхность.

Он наклоняется к отражению и едва удерживается на тросе: он — Серёга!

В колодце холодно, изо рта вырывается пар, надо быстрее искать ведро. Он баламутит палкой воду, слышит глухой ответ нержавейки, нащупывает, цепляет грюком за ручку, тянет вверх, выплёскивает воду и вешает пустое ведро на ногу. Из-за глины, налипшей на ручку, ведро едва не соскальзывает вниз по сапогу — он вовремя задирает носок.