Дмитрий Костюкевич - Жуть-2

Негритянка приподнялась, вынула наушник. Вопросительно оглядела Вику.

— Т-там…

Рука выпросталась в пустоту. Не было никакого уродца, никакого красного скелета, идущего по людям, как Христос по Галилейскому морю.

Вика прикусила губу. Галлюцинация. С каких пор её глючит? Прежде зрение и разум лишь раз дурачили её. Или кошмары наяву — побочное действие радоновых ингаляций? Что об этом говорила Мария Кюри?

Вика выпрямилась. Пережитый испуг отзывался гадким привкусом во рту, мурашками на мокрой коже, сигналами мочевого пузыря. Она подумала о тоннах грунта над макушкой, о том, что до выхода из пещер полчаса езды, и поезд может заглохнуть. Что красный человек не испарился, а успел спрятаться под одной из коек. Ждёт, перебирая узловатыми пальцами.

И нафантазированные гномы больше не казались добрыми работягами: они скалились, ненавидя свой каторжный труд, голодные и злые.

До конца процедур Вика просидела, скрестив ноги, сканируя штольню. Постепенно успокаивалась, убеждаясь, что страшилы не рыскают во мраке. Гайдн и храп Юры вытеснили из головы призраков.

В вагончике её обуяли опасения рационального толка. Бабушка свихнулась незадолго до смерти. Подолгу беседовала с богом. Видела ангелов в окне.

А вдруг безумие передалось по наследству? Проявилось не в семьдесят шесть, а намного раньше?

«Прекрати, — одёрнула она себя, — у бабули был старческий маразм. И у тебя он будет, но позже».

Поезд выехал в утреннюю свежесть, в мир, похожий на рекламу молока.

— А давайте по маленькой? — Юра приложил пальцы к горлу.

— Извините, я занята, — она поспешила к лестнице.

Скальные уступы утыкали ёлки, их стволы были искалечены ветрами. По камням, как застывшая лава, громоздились ледниковые языки. В ущелье грохотала горная река, пенящийся поток омывал валуны.

Днём Вика экономила. Чтобы на ужин позволить себе лишний бокал вина. Подкрепилась консервами в номере, сварганила сэндвич. Из приотворённого окна лился холодный и кристально чистый воздух. После такого в Дрездене она будет задыхаться. А уж запахи родного градообразующего комбината сходу умертвят.

Вика приняла душ и натёрлась кремом. Мысли периодически возвращались в пещеру. К худому существу, красному, как варёный рак. Он крался над людьми, он… выбирал? Как выбирают на рынке мясо? Как…

«Привет, дурка».

Вика пошлёпала себя по щекам.

Перед глазами возникла чёткая картинка: пятнадцатилетняя Вика крошит на кухне лук, бабушка кричит из гостиной:

— Деточка, сюда, скорее!

Мама на работе. Отчим возится в гараже. Вика идёт по коридору, по скомканным ковровым дорожкам. Бабушка гнездится среди перин и одеял, маленькая, бледная, заживо мумифицированная болезнями. Она не ходит с зимы. Вика и мама по очереди меняют памперсы.

— Да, ба.

Бабушка таращится куда-то в угол за телевизором, истерзанные артритом пальчики хватаются за край пледа.

— У нас гости, — блаженно произносит бабушка, и глаза её — горящие, фанатичные — пугают девочку, — Боженька пришёл.

Вике не хочется смотреть туда, где по мнению бабушки стоит боженька. В гостиной пахнет не миррой и ладаном, а мочой.

— Я тебя переодену…

…На поле для кёрлинга топтались пенсионеры. Толпа стекалась к подъёмнику, похожему на автовокзал. Ощетинилась лыжными палками. Ползли оранжевые кабинки канатной дороги. Но курортные улочки были полупустыми, и Вика ловила своё отражение в витринах закрытых магазинов. Бизнес перебирался на верхние уровни. Хирели шикарные отели bella epoque. Довоенный модерн, арт-деко, нео-византийский стиль… как игрушки, которые приелись дитяти-великану. Хрущёв и Отто Бисмарк. Питьевые фонтанчики и термальные источники.

Городок знал лучшие времена. А у Вики никогда не было лучших — только ожидание, только надежды.

Она воспользовалась подъёмником, вторглась в праздничный шум и сутолоку горнолыжки. Полюбовалась на стройный инструкторов, малышей, осваивающих лыжи, на счастливые семьи. Идея прокатиться по трассе не прельщала от слова совсем, но мысленно она была заодно с лихачами-сноубордистами.

«Не расстанься я с Ильёй, — подумала Вика, смакуя пунш, — не побывала бы тут».

Илья обещал золотые горы, Париж, Нью-Йорк. Кто же верит мужчинам?

Возле бордерской школы детвора лепила снеговика. Вика подумала с тоской о нарождённом ребёнке. Мальчике — она почему-то была убеждена, что носила в себе сына. Сейчас ему исполнилось бы три года. Светловолосый и сероглазый, как мама. Он бы съезжал на санках с сугробов, рисовал, играл со сверстниками…

Боль стиснула сердце щипцами. Запершило в горле. Вика побрела обратно к канатке. Вниз, в здравницу для австрийских пенсионеров.

На центральном проспекте городка манекенов было больше, чем пешеходов. Трепетали флаги Евросоюза. Смеркалось, и курорт зажигал ажурные фонари. Иллюминация подсвечивала ёлки, досрочно наряжая их к новому году. В отелях загорались окна, но некоторые здания, напротив, окутывались темнотой: никто не селился в вычурных апартаментах, ветшала позолота, тускнел дубовый паркет…

Задумчивая, Вика гуляла вдоль кафе, магазинов со спорттоварами и сувенирами. Рассеянный взгляд упёрся в витрину книжной лавки. Стёкла украшали наклейки, оставшиеся с Хэллоуина: ведьмины колпаки, плотоядные зомби, вампиры. Переливающийся стикер привлёк внимание, она подошла к витрине.

Между Франкенштейном и агрессивной тыквой обосновалось худое чудище: красная кожа, руки, свисающие ниже колен, овальная морда перечёркнута акульей пастью. Ни глаз, ни носа, зато котелок на лысом черепе.

«Вот и разгадка, — пронеслось в голове, — я уже была здесь, и подсознание зафиксировало наклейку, чтобы зло подшутить в полутьме штольни».

Красное существо манило. Как магнитом Вику потянуло в магазин. Зазвенели колокольчики. Она очнулась от наваждения, переступив порог.

За прилавком скучала девушка в вязанной шапочке, увенчанной оленьими рогами. На диване мужчина средних лет листал книгу. Рафинированный джентльмен от носков лакированных туфель до причёсанных бакенбард. Из кармана жилетки торчал клинышек носового платка. Антоним земляка Юры.

— Интересует что-то конкретное? — дежурно заулыбалась девушка.

— Да… то есть, нет, — Вика смутилась. Оглядела полки: Айн Рэйд, «Песнь льда и пламени», Ю Несбе и Нил Гейман. «Der Anschlag (Ungekürz)» Стивена Кинга, судя по профилю Джона Кеннеди на обложке — немецкоязычная локализация «11/22/63». Роман Вика читала на солнечном Коктебельском пляже, и плакала, когда герой танцевал со своей постаревшей возлюбленной. Илья трогал губами мокрые ресницы…

— Та наклейка на входе, — решилась Вика, — красный монстр. Кто он?

— Наверное, чёрт, — пожала плечами девушка.