Чез Бренчли - Новые страхи [сборник litres]

И тогда я посмотрел.

Во мраке я видел вовсе не Роуан, а фигуру, стоявшую между нами. Широкогрудая, ширококостная, она твердо стояла на тропинке. Знакомая, цельная, ошибиться было невозможно. Меня за руку держал мертвец.

Я выждал секунду. Мне нужна была эта секунда, просто чтобы постоять, вернуться, укрыться от ветра, прижавшись к утесу.

И тогда я рванулся прямо через него, через то, что имело эту форму, через соленые брызги и ветер и все остальное. Великая неподвижность, происходящая из движения, как все мы суть, как все вещи суть.

Я слепо и очертя голову бросился к Роуан.

Для этого мне пришлось выпустить руку Джоша.

Любая рассказанная история, в конце концов, есть история о предательстве. Нам, счастливчикам, позволяется выбрать, кого мы предаем.

Если кратчайший момент воистину может длиться вечно, то, честно признаюсь, я не думал, что найду ее. Я думал, ее больше нет: она скрылась с уступа, тропинка осыпалась под ней, или ее просто нет, нет нигде.

Но я наткнулся на ее физическое тело, и на мгновение мы обнялись, едва не упав с уступа. Затем кое-как отчаянно достигли неловкого равновесия, как если бы это был выбор Софи [19], к которому я пришел.

Пришел и не мог пожалеть о нем, когда она прильнула ко мне, мокрая, холодная и дрожащая. Но меня убивало то, что я выпустил руку Джоша. Я посмотрел поверх ее головы, думая, что Брюс, должно быть, забрал того, руку кого я отпустил, я не сомневался, что больше никогда не увижу парня, – и вдруг оказалось, что вот он, вынырнул из тьмы, которая была гуще ночной.

Опять мы зашатались, но устояли. Теперь я обнимал их обоих, и Брюс потерял свое преимущество. Какой бы выбор я ни сделал, остальные были свободны и могли тоже выбирать.

– Все вместе или вообще никто, – сказал я, и на этот раз я поставил Роуан перед собой, положил руки ей на плечи, как бывало прежде, как всегда и должно быть. Джош последовал моему примеру, мне не пришлось его об этом просить. Он положил ладони мне на плечи и стал настолько близко, что я чувствовал его дыхание у себя на шее, несмотря на сильный ветер. Даже в такой опасности он поцеловал меня сзади в шею.

Я слегка подтолкнул Роуан вперед, и так мы прошли остаток тропинки. Как гусеница, шагая одновременно и тесно прижимаясь друг к другу. Наверно, я по-прежнему изо всех сил держал Роуан, надеясь, что Джош будет держаться за меня. Но теперь это не казалось мне предательством. Скорее осознанием. Что-то новое возникло между нами, что-то сдвинулось, я находился столь же в его власти, сколь он в моей.

Выше и выше, шаг за шагом. И вот мы на вершине, и ветер, дующий с моря, уже не помеха, он подталкивает нас к большей безопасности, подальше от края утеса. Даже теперь трудно поверить, что я никого не потерял на тропинке, оставшейся под нами, хотя был момент, когда мне показалось, что я потерял обоих. И теперь я мог обнять их за плечи и повести вперед, смеясь в лицо ночи. У Брюса был шанс, думал я, но он им не воспользовался и…

Я испытывал глупую уверенность в себе, и, конечно, тут-то он и появился снова, когда мы думали, что худшее уже позади. Он всегда любил застать меня врасплох, лишить равновесия, чтобы мог меня поддержать и чтобы я нуждался в его поддержке.

Опять он был штормовой тенью, сплетенной из мрака, ветра и воды. Он явился из ниоткуда и стал перед нами, отрицать его существование было так же невозможно, как смерть, – и затем пошел через коровье пастбище, как будто проводник, указывающий дорогу путникам.

К овчарне, куда, разумеется, мы бы направились в любом случае, чтобы передохнуть, перевести дыхание, сгрудиться в углу, пытаясь осознать, через что только что прошли, укрыться за каменной стеной, на которую наваливается ветер.

Он вел нас, мы следовали за ним. Что же еще нам оставалось, куда еще идти? Не было иной дороги к безопасности, вообще никакой дороги. Если мы его видели, то, по крайней мере, знали, где он стоит.

Кроме того, ветер подталкивал нас, так что мы шли за ним по пятам. Я пробовал упираться ветру, действовать как тормоз для нас троих. Несмотря на это, мы едва не натыкались на него. Мы шли по его следу, и он вел нас именно туда, куда мы хотели. Каждый шаг казался неизбежным, предопределенным, и противиться ему было невозможно.

В овчарне был проем для калитки, но самой калитки не было. Брюс довел нас до него, остановился и повернулся – я чуть было не сказал «обернулся к нам лицом», но шерстяная шапка с отверстием для глаз не позволяла видеть лица.

Мы тоже остановились и затаили дыхание. Даже ветер, казалось, стих на время этого противостояния. Он пошел дальше. Изменил форму. Стал рамой калитки, как бы приглашая: заходите .

Как будто вход в церковный двор под крышей, где в прежние времена оставляли покойников, одновременно угроза и обещание.

Калитка была недостаточно широка, чтобы мы могли пройти втроем, как бы тесно ни сгрудились. Он снова хотел навязать мне выбор, и на этот раз помилования не будет. Он заберет того, кого я оставлю снаружи. Он уже испытал меня однажды и знал – мы все знали, – каким будет мое решение.

Может быть, он хотел моего нового ученика.

Но только не сейчас.

Я чувствовал, как напрягся Джош, стоявший рядом со мной. Он видел то же, что и я, и приходил к тем же умозаключениям. Он ждал, что я отстранюсь.

Нет, только не сейчас

На этот раз я сделал иной выбор.

Я отступил от них обоих на шаг назад. Взял их обоих за руки, и не успели они воспротивиться, как соединил их руки. Затем обнял их обеими руками за шеи и подтолкнул вперед.

Роуан и Джош инстинктивно прижались друг к другу. Если кто-то из них и понимал, что я делаю, у них не было времени преодолеть инстинкт и отпрянуть друг от друга. Я толкнул их в проем калитки.

Брюс их не тронул. Я этого и ожидал: он не смог бы. Овчарня была прежде и оставалась теперь «домиком», безопасной зоной, он даже и не попытался преследовать их внутри.

Вместо этого, как вам сказать… Взявшись за руки, мы прошли парами.

Я выставил руку, чтобы прикоснуться к облакоподобному ближайшему столбу этой странной мерцающей рамы, и почувствовал, как мою руку снова схватили те же сильные холодные пальцы, что и прежде. Он снова явился в почти человеческом облике, принял почти тот же размер и форму, что и Брюс.

Если он обладал всей силой ветра и воды, то предпочел ее не использовать. Вероятно, приняв человеческий облик и придав этому облику сходство с Брюсом, насколько это было возможно, он ограничил себя только человеческой силой. Это диктовалось памятью о пребывании в теле смертного человека со всеми его возможностями и ограничениями.

Во всяком случае, я мог противопоставить ему свою телесную силу и не посрамиться. Я мог тянуть его против ветра к обрыву утеса и к тропинке, ведшей на пляж. Возможно, он не противился. Я отказался выбирать между Роуан и Джошем, и он мог растеряться. Мог быть заинтригован. Если он был способен на то или другое, и вообще способен на что-либо, кроме злобы. Я не мог определить, призрак ли он, воссоздан ли он из всех своих прежних свойств и противоречий, не является ли только воспоминанием или внешним видом, каким-то образом сохранившимся в этом мире.