Чез Бренчли - Новые страхи [сборник litres]

– Боюсь, пользы от кофе тебе не будет, – говорит он. – Ты сама это чувствуешь в глубине души. – Его рука, то и дело останавливаясь, ползет по столу к ее руке.

Она пытается убрать руку, но та будто к столу приклеилась. Тяжелое похмелье.

– Мы знакомы? – спрашивает она и пытается скрестить пальцы, надеясь, что прошлым вечером они не перешли границ дозволенного. Ее указательный палец подрагивает, но в остальном кисть неподвижна. Ей никогда прежде не бывало так холодно. Вряд ли дело лишь в том, что она выпила слишком много рюмок егермайстера [20] Немецкий крепкий (35 % крепости) ликер, настоянный на травах. .

– Нет, но, надеюсь, будем друзьями. Меня зовут Хенрик. Я – комитет по торжественной встрече возвращающихся на родину.

– Разве в таком комитете обычно только один человек?

– Недавно количество членов сократили. Может быть, хочешь вступить?

– Не люблю организационную деятельность.

Он смотрит на нее, немного склонив голову набок.

– Ты действительно не помнишь, что было, милая?

– Ты не мог бы просто сказать мне, что я натворила, кого обидела и что пила вчера вечером? И тогда я просто пойду домой или на промывание желудка, – говорит она и думает: – Я ему не милая. И вообще никому.

– Дорогу домой найдешь? – спрашивает он.

– Спасибо, но я не настолько пьяна. Как только пойму, где я, домой доберусь. Не могу же я быть так далеко от дома, чтобы не добраться.

– Ты в аэропорту. Бар называется «Зал ожидания».

Ну, да, так далеко она вполне могла оказаться.

– В таком случае я возьму такси.

– Я вызову из бара. Куда везти? Назови адрес, – говорит он.

– … – но слова не идут.

– На каком берегу реки?

Это она должна знать. Она знает, что знает это, но не может даже представить себе свою гостиную.

– И как сказать, для кого я вызываю такси, мисс?

Она снова открывает рот, но не находит слов для ответа. Не может найти в памяти ни имени, ни фамилии. Она даже не помнит, есть ли у нее второе имя, есть ли работа, и если есть, то что это за работа. Как будто она ищет в сумочке что-то, что точно должно в ней быть, но попадаются только старые подушечки мятной жевательной резинки, билеты на фильм, который она не помнит, с оторванными контрольными корешками и флакончик жидкости «типпекс» для замазывания опечаток. И теперь кто-то замазал «типпексом» все, что она знала. В памяти забелены все факты. Она даже не знает, мама кого из участников группы «Манкиз» изобрела «типпекс». Или из «Пост-итс»? По крайней мере, она знает в глубине души, где таится похоть, что у нее нет партнера.

– Не так-то просто, а? – говорит Хенрик.

– Мне что-то подмешали, – говорит она, начиная паниковать. Она даже свое имя не может вспомнить. Что же еще вычеркнуто из памяти? – Мне надо в… как это называется? Здание с такими почти белыми коридорами, там еще дезинфицирующим средством пахнет.

– Больница.

– Вот, точно. Скажите, что меня надо отвезти в больницу.

– Боюсь, сейчас для больницы поздновато, душа моя.

Она пытается встать, но ничего не происходит.

– Это ты? Это ты сделал? – кричит она, но голос звучит так, будто доносится издалека.

– Ш-ш, – успокаивает ее Хенрик. – Не спеши. Никто тут ничего тебе не сделал. Осмотрись хорошенько. Вскоре вспомнишь.

– Слушай, ты не мог бы отвалить?

Он не отваливает.

– Не замечаешь ничего странного в дыме? – спрашивает он.

В баре много дыма, много даже и для времени после закрытия. Так что правила работы бара она все еще помнит. Допустим, такое забывается в последнюю очередь. Кроме того, дым висит не лентами, он плывет по помещению так, будто стремится к конкретной цели. Пахнет не дымом, а хлоркой, кофе, жирными чипсами и пивом. И никто не курит, двери распахнуты, и огонь в камине не горит, так что дыма вообще быть не должно.

– Ты уже почти догадалась, – мягко говорит он с печальным видом. – Присмотрись.

Она смотрит на облачко дыма, проплывающее мимо стола, и вдруг чувствует себя так, будто ее сердце положили в ведро со льдом. В дыму есть лица. Носы, рты, глаза, которые не видят, и конечности, которые двигаются быстро, как страницы блокнота с движущимися картинками. Прозрачные, быстрые, это люди, почти люди, они движутся массой, как туман.

Или призраки.

Она пытается встать, но ноги не слушаются.

– Кто это? – говорит она.

– Не волнуйся, они ничего тебе не сделают.

– Я не об этом спрашиваю.

– Ну, а сама ты как думаешь?

– Довольно с меня этого сократова [21] Имеется в виду так называемый метод Сократа, искусство добиться истины путем установления противоречий в суждении противника в споре. дерьма, ты отлично знаешь, что я о них думаю.

– Вели своей подружке заткнуться, – кричит Карни, даже не оборачиваясь в их сторону. – Или я сам ее заткну.

– Славное у вас тут местечко, – говорит она. – Говнюки у бара, а драгоценное свободное место занимают призраки. – Она видит, как два призрака поворачивают к ней лица, как будто слыша ее слова, и затем исчезают. – Чего они хотят, в конце концов?

– Выпить перед полетом, выпить после полета, охранники заходят на перерыв помолчать несколько минут, взять бургер с чипсами до прилета сестры… они все здесь по разным причинам, как и мы.

– Мы?

– У них напряженная жизнь. А мы здесь наблюдаем за ними.

Воздух вокруг нее делается плотным, как будто у него есть кожа. Она тянется к своему стакану, теперь она в состоянии двигаться, но движение требует колоссальных усилий, как будто приходится преодолевать сопротивление чего-то невидимого. Ей нужно выпить, чтобы успокоить нервы. Она дотягивается кончиками пальцев до стакана, но они проходят сквозь него.

– Что происходит? – спрашивает она.

– Скоро вспомнишь, – говорит Хенрик. Глаза у него янтарного цвета, как непрозрачное пиво в кружке.

– Что вспомню?

– Как ты умерла.

– О чем ты говоришь? Я не умерла, это те, кто… – Она умолкает. Один из духов, мужчина, наклоняется, берет ее стакан и предплечьем задевает ее. Ей становится еще холоднее прежнего. Дух смотрит прямо ей в глаза, моргает, содрогается и затем вдруг исчезает в дыму. И тут она понимает. Все дело в том, как он посмотрел на нее: она призрак.

Прошло три дня, три дня, на протяжении которых она отталкивала Хенрика, пыталась уйти, но не могла двинуться из своего отгороженного пространства в баре, боролась со смертью и при этом была мертва, отрицала это, плакала над этим, пыталась вспомнить что-то, хоть что-нибудь. Думаете, она, по крайней мере, вспомнит, как умерла? Нет, она просто сидела, глядя в стол, как будто он откроется в коричневую лужу, где она сможет пощекотать воспоминания, будто это форель. Но ничего не вспоминалось. Все это время хихикающая река живых текла мимо, образовывала завихрения. По крайней мере, ей кажется, что прошло три дня, но определить трудно, минуты проносятся так быстро, час на циферблате часов над баром длится столько же, сколько микровыражение [22] Короткое непроизвольное выражение, появляющееся на лице человека, пытающегося скрыть или подавить эмоцию. . Настенные часы должны бы здесь показывать дни и годы. Такие единицы измерения времени были бы более уместны.