Михаил Стрельцов - Узют-каны [litres]

Усталость и голод давали о себе знать. «Потом» наступило. Если он не поест, то так и останется в вырытой яме, как в могиле. Шатаясь, приблизился к трупу, на котором копошились голохвостые зверьки, попытался вновь согнать их… Одна бросилась на грудь. Отшвырнув её, Сергей Карлович вынужден был защищаться от другой, прыгнувшей сверху и вцепившейся в волосы. Острые зубы вонзились в икру и голень. Пиная тварей, отбиваясь рукой и ломиком, он отступил. Но крысы продолжали атаковать, прыгая на плечи, на живот, на колени, на машущую руку, обволакивали, осыпались и вновь прыгали. Десятки кровоточащих ранок жгли, заставляя кричать. Только бы не упасть. Он спрыгнул в яму и бешено принялся за работу, подставляя натиску крыс согнутую спину, вяло отмахиваясь от слишком назойливых. Разодранная, искорябаная спина просила о пощаде, но он ожесточённо выгребал землю, вонзаясь пальцами. Ещё чуть-чуть. Только бы успеть! Докопаться до основания фундамента, выковырять из-под него землю и прорываться наверх, наверх… Зверьки падали шлепками, одна вырвала кусочек уха, он схватил её и с размаху плюхнул об стену, смахнул кровь и продолжал разгребать комки руками, чувствуя усилившуюся поступь коготков по спине. Пот и кровь застилали глаза. Лом, давно забытый, путался в ногах.

Рука нашарила твёрдую поверхность. Что это? Ломая ногти, Сергей Карлович выдернул доску и ощутил под собой пустоту. Наконец-то! Отбросил вторую и прыгнул. Крысы последовали за ним. Подземный ход, низкий настолько, что приходилось ползти на четвереньках, длился, казалось, бесконечно. Крысы наступали на пятки в прямом и переносном смысле, некоторые обнаглели настолько, что расположившись на двигающихся икрах, лакомились сухопарым задом. Ход постепенно расширялся, уже можно было подняться на искусанные ноги и согнувшись в три погибели слегка бежать. Потом стало возможным выпрямить спину, затем поднять голову…

Чуть позже перед врачом простиралось изрытое, искромсанное в грязь пространство. Сотни, тысячи отпечатков ног оставили здесь свои следы, постепенно разрыхляя, растирая почву, превращая её в свежевспаханный луг. Пространство, скрывающее свои границы в сплошной мгле, могло быть той самой бесконечностью, которую страшно представить, если бы напротив не заканчивалось бетонной стеной, в центре которой располагались железные створки чёрных, прокопчённых дверей. Их размеры могли предвосхитить размеры всех дверей, виденных им раньше. Словно кому-то вздумалось построить под землей гараж для машины, своими габаритами превышающими самолёт. А справа сбоку, похожая на вентиляционное отверстие, лучилась дыра. Именно лучилась, потому как свет, выходящий из неё, был подобен нескольким лампам люминесцентного освещения, включённым одновременно.

С удивлением, на какое был ещё способен, Сергей Карлович обнаружил, что крысы оставили его в покое. Пошатываясь и прихрамывая, он поплёлся к стене, заворожённый светом, который возрастал по мере его приближения, направленный прямо в лицо, всё более подчеркивая сверхъестественно чёрные, как угольная пыль, двери. Врач невольно прикоснулся к ним, почувствовал вибрацию и тут же понял, откуда исходит тот ненавязчивый гул, отражающийся в ушах после падения в подземный ход. На удивление легко дверь приоткрылась. В просвет между створками он увидел нечто вроде цеха. О его профиле стоило задуматься. Огромные и чёрные, похожие на сигарные футляры, цилиндры с застывшими потоками гудрона опоясывались крохотными лестницами-решётками. Откуда-то сбоку, искрясь, дребезжало и гремело, нагревая воздух запахами расплавленного металла и древесной пыли. Пыль была осязаемой, она стояла в воздухе, подобно дыму в купе, где все курят. Что-то в пыли, в цистернах и искрах, а главное – в звуках было чуждым, настолько ужасным, что Сергей Карлович почувствовал себя микробом, случайно наряженным в бороду и одежду. Униженность и угнетённость состояния внушали покорность и обречённость. Ещё немного, и он шагнет в древесную пыль, которая прилипнет к потному, разгорячённому лицу, слепя и въедаясь. Попытался выйти, но дверь, поддавшаяся так непринужденно, теперь не открывалась. Ещё секунда, и чавкающие механические звуки парализуют последнюю волю. Он завопил и отпрыгнул назад в месиво пространства.

Оглянулся в поисках обратной дороги и увидел тысячи горящих глаз на вытянутых мордах. Армия крыс обступила со всех сторон и готовилась к победоносной атаке, оттесняя к страшной черноте. Не сдерживая воплей и рыданий, он подпрыгнул и ухватился руками за край светящегося отверстия, и тут же крысы облепили ноги. Подтягиваясь, он попытался втиснуться в свет, но дыра была безнадежно узкой. Каким-то фантастическим способом он умудрился затолкать в неё голову и плечи, думая о том, что если попытается выбраться обратно, голова, безусловно, оторвётся. Повисшие на ногах крысы объедали лодыжки. Вопя он продолжал лезть, чувствуя как шершавые стены обдирают кожу на плечах и лице. Ослепляющий свет бил в глаза и был настолько неприемлемым и страшным, насколько неприемлемой и страшной может быть только жизнь. Стены впились в рёбра, каждое движение сопровождалось титанической болью. Так, наверное, чувствует себя змея, выползая из кожи. Скользя в собственной крови, он, зажмурившись, дёргался, стараясь отвоевать у тесноты место для себя.

Внезапно голова повисла в воздухе, и он почувствовал как ноги, до этого болтающиеся, успокоились на полу дыры. Пролез! Протиснулся сквозь верблюжье ушко! Он давно забыл, открыты у него глаза или нет – всепожирающий яркий свет не отступал даже перед веками. Пытаясь вытащить из-под себя руки, ощупать свет, определить, есть ли вокруг что-либо твёрдое, он понял, что грудь прочно придавила ладони, а плечи застряли в стенках дыры. Не хватало дыхания, он попытался вдохнуть и едва не потерял сознание, вдох отозвался болью в стиснутых рёбрах. Вглядываясь в белизну, он постепенно начал различать очертания болезненно светлой театральной сцены. Задыхаясь, мелко втягивая воздух и щурясь от въедливого света, почувствовал толчок, дыра отторгала его, вытеснив плечи. Свет плотный, как туман, не позволял разглядеть, что там внизу: дно или бездна. На сцену вышла смуглая девочка в неприхотливой накидке из тюля. Она закружилась свободно и легко, словно состояла из воздуха. Казалось, она парит над сценой, попирая ногами туман из света. Беззаботно и счастливо смеясь, она вроде бы не обращала на врача внимания, но он знал, чувствовал: та видит и, более того – знает о его страданиях.

– Кто ты? – сипнул Сергей Карлович и ощутил новый толчок, высунувший его почти по пояс. Освобождённые руки нащупали пустоту вокруг. Мысль, внезапная и безумная, опьянила – вдруг он смотрит не вниз, а вверх? Вдруг девочка танцует над ним? Но та, улыбаясь, закончила незамысловатый танец под неслышимый аккомпанемент и произнесла: