Михаил Стрельцов - Узют-каны [litres]

– Я Ича. Я здесь танцую. Пойдёшь к нам?

Свет ворвался в голову, наполняя её собой. Повиснув на животе, врач больше не мог дышать. Слова девочки доносились гулко, сквозь пелену. Да и сама девочка пропала вместе со сценой. Предчувствие конца совпало с привнесённым облегчением. Последний толчок выплюнул его из стены и, падая в громаду пустоты и света, с мыслью: «Свободен!», он закричал. И удивился своему голосу. Свет ошеломил, раздавил, распластал и раздвинулся, разворачиваясь до размеров космоса. Голос далёкий, но громкий, зябко прошелестел мимо:

– Поздравляю. У вас мальчик…

Шурик уныло взирал на невысокий холмик, обложенный дёрном. Кочка и всё. Даже креста не поставили, как и зэкам. Тот, что хоронил под берёзой, хотя бы догадался топор в ствол воткнуть, обозначить как-то. Могила вызывала невесёлые ассоциации, уж больно походила на ту, недалеко от шалаша. Ямка. Плечо ныло. Сашка нащупал небольшую опухоль там, где коснулась рука Спортсмена. Было бы зеркало – посмотреть! Попросить кого-нибудь глянуть? Ну их, опять со своими шуточками. Из-за пустяковой царапины, мол, нюни распустил. Всё-то он делает не так. На отправление опоздал, болел с похмелья, гранатами не вовремя кидаться начал, на дежурстве уснул. Одно положительное – бандита убил, да и то перетрусил больше положенного. Шурик печально терзал гитару, и та вторила заунывными переливами: « А мне ковер пушистый на диван, цветного телевизора экран, из радио… »

А у избушки ситуация обострилась. Балагур вслушивался, но успевал уделять внимание расшифровке найденных «писем», что-то помечая в блокноте. Угрюмый Командир восседал на ступеньках, подсчитывая оставшиеся боеприпасы и провиант. Маруся ела консервированную курицу, запивала пивом. Молчун, видимо, начитавшись Ленина, продолжал критиковать власть:

– Думаю, настало время услышать кое-какие объяснения?

– Чего тебе объяснять? – Иван внутренне подготовился к спору.

– Как быть дальше? Связи у нас нет, еды кот наплакал, трупики имеются. Некоторые оживают и на людей кидаются.

– Не ёрничай. Тайком проник в команду, чтобы передавать информацию и ещё права качаешь.

– Ничего тайного. Меня пригласил майор Костенко, зачем-то нацепивший погоны полковника. Я чуть было не отказался. Потом встретил старого друга, работающего в том же ведомстве. Он меня уговорил.

– Сколько он тебе отвалил, уговаривая. На свой страх и риск же он…

– Чуть побольше, чем Костенко.

– Видали прохиндея? Умное дитя двух маток сосёт.

– Бог с ними, с деньгами. Это его дело. А нам надо определиться, – перебил Балагур. – Почему мы до сих пор не знаем, что перевозилось на вертолёте?

– Не подлежит разглашению, – отрезал Иван.

– Тогда выясним вот что, – Молчун закурил. – Когда мы с Толей лезли на скалу, чтобы укрепить трос, по нам стреляли. Кто и зачем?

– Почему сразу не сказали? – насторожилась Маруся.

– Легко проверить. Спортсмен, правда, подтвердить не может. Займёмся арифметикой. На всех выдавали по четыре магазина к автомату, кроме проводника. Ну-ка, лейтенант, покажи, сколько осталось? Я использовал всё. Саня одну, зэка одну. Иван Николаевич и Борис из автоматов не стреляли. Итого – где ещё три рожка, если осталось одиннадцать?

– Мы стреляли в медведя. Я – одну, Шура – одну, – загибал пальцы Балагур.

– А я из ружья, – потупилась Маруся и тут же спохватилась, – по-моему, никто из них не перезаряжал.

– Может быть, бандиты с собой прихватили? – нашёлся Борис.

– Мы отпугивали медведя. Коман… товарищ лейтенант был один… Мы боялись… Стреляли вверх.

– Кто-то из вас в это время мог стрелять и по нам. Шура исключается. Он и в слона на таком расстоянии не попадет. А били прицельно.

Сашка обиженно засопел.

– Хочешь сказать, я стрелял? – хохотнул Иван. – А ты ему веришь? Чего он всё время фотоаппаратом-то? И в лесу хотел ночевать. Морзе знает. И в книге тайник. А удостоверений таких я тебе сто штук нашлёпаю. Корреспондент тоже мне!

– Чего мелешь? – возмутился Балагур.

– Подожди, Борис. Теперь о Спортсмене. Почему он умер?

– Задохнулся, – выдал Шурик.

– После таких побоев мало кто выживет, – дёрнулась Маруся.

– Эй ты, Шерлок Холмс, в игрушки пришёл играть или дело делать? – Иван поднялся. – Пойдём. Берите лопаты и…

– Никуда мы не пойдём, пока всё не выясним, – насупился обиженный Балагур. – Мне, например, тоже не нравится, когда покойники разгуливают. И почему мне про зэков никто не сказал? Все же знали!

– Бунтуете, значит? – присвистнул Бортовский. – Связи у нас нет. Это точно. Значит, нет новых указаний. А я человек военный, привык подчиняться приказам. Если нового нет, должен выполнить старый.

– Что за приказ?

– Опять с ехидством? Но я отвечу прямо: узнать судьбу академика и найти вертолёт.

– Найдём! – выкрикнул Балагур, так Архимед кричал «Эврика!» – Смотрите, какой молодец! Указал координаты! Приблизительно конечно. Вот! – он протянул листок из блокнота. Это сразу в первом письме.

– Причина аварии?! – гаркнул Иван.

– Что-то с пилотом. Какое-то «И». Остальное не разобрать.

– Погиб? Убит? Что?

– Не знаю. Смотрите сами. Чёрточек не видно, не говоря о точках. А судьба академика – вот она! – он потряс блокнотом. – «… асса… ир… мер». Пассажир умер? Краток, как телеграмма.

– Повесить за волокиту и опоздание, – вспомнив, хмыкнула Маруся, телеграммам она тоже больше не верила.

– Не шумите! – крикнул Молчун. – Умер и земля ему пухом. Я не договорил. Тем более, торопиться некуда. Экипаж мёртв.

– А радист? Который письма…

– Помните, мы взрывали в лесу? Так это он и был.

– Вы взорвали радиста? С ума сошли? Почему не доложили?

– Я всё объясню, – Маруся затараторила, соус, измазавший губы, придавал лицу испуганное выражение. Из её речи можно было понять немногое, и Молчун остановил девушку:

– Извини. Я сам. Хорошо? Нам с проводником пришлось столкнуться с некими, назовем их, «явлениями». Сегодня все стали очевидцами подобного. Маша, Толя и я нашли в лесу труп. Он выглядел мертвее мёртвого, вдобавок медведь им полакомился. А потом вдруг вцепился в Толика. Мертвец, а не медведь – вот что хочу сказать.

– Не надо подробностей, – буркнула девушка и отодвинула консервы.

– Он его взорвал. Знаете, – Молчун потёр виски, – затмило всё. Никак не могу избавиться от ощущения, что упускаю самое важное. Толик ему тогда врезал. И кулак… как бы это… чуть не насквозь прошёл. Разжиженный он был, понимаете? Вроде тугой, но вроде желе.