Георгий Старков - Сказка об уроде [сборник]

«С Новым годом! Удачи! Витя».

Какой Витя? — стала недоумевать Вероника. Через минуту напряжённых размышлений она вспомнила о коренастом парне, который носил ей фиалки в больницу. Виталик.

Почему он не забыл про меня? Она укуталась в одеяло до подбородка и попыталась представить себе его лицо, но не смогла. Неудивительно, видела-то она его всего дважды, да и парень не то чтобы очень запоминающийся… Но очень настойчивый, как видно.

«Узнаю, кто из подруг засветила мой номер — убью», — мстительно подумала она и закрыла глаза. Во тьме проступали мягкие белые хлопья. Снег.

Пусть снег идёт. Пусть заметает всё, что было в этом году. Тогда станет лучше…

Сквозь снегопад проступило нечто серое. Скоро она поняла, что это их дом. Окна робко светились. Старая пятиэтажка выглядела такой одинокой и маленькой в этой снежной мгле. Где-то в одной из её комнат лежала она сама, ещё более мелкая и незначительная. Ей стало страшно.

Не нужно бояться. Это всего лишь сон. Спи. Плохой год кончился, завтра начнётся новая жизнь. Её уносило в этот холод, бесконечные заснеженные небеса развертывались перед ней, чёрные крылья замерзали в ночи, но страх медленно рассеивался.

Утром она не смогла встать с кровати.

Заказчик был непреклонен. Он не хотел отдавать аванс, хотя раньше был настроен более уступчиво. Условия были твёрдыми — сначала работа, только потом деньги.

«Так не пойдёт, — набрала Вероника на клавиатуре. — Я всегда работаю с авансом. Пятьдесят процентов. Никаких исключений».

В ожидании ответа она сделала глоток из стакана с чаем.

«Какая гарантия, что ты меня не кинешь?» — наконец, высветилось на мониторе.

«Я могу задать тот же вопрос вам. У меня, по крайней мере, есть какое-то портфолио, а вас я совсем не знаю. Ничто не мешает вам исчезнуть, как только я покажу вам готовую контрольную работу».

Заказчик, кажется, призадумался.

«Но что-то же должен я получить, прежде чем отдавать деньги. А вдруг ты напишешь какое-нибудь фуфло, а мне за это платить?».

Вероника вздохнула.

«Фуфла не будет — посмотрите на выполненные мной работы. Но если вы так настаиваете, то давайте сделаем так: я напишу сначала пять страниц и покажу вам. Не понравится — значит, всё. Нравится — вы перечисляете мне не пятьдесят, а семьдесят процентов оплаты, и я пишу контрольную дальше».

«Ну, ладно», — выдал заказчик через минуту.

«Завтра в это же время я покажу вам пять страниц».

«Договорились».

Закрыв окно диалога, Вероника ещё раз перечитала тему требуемой работы. «Бета-функция Эйлера». Даже не курсовая, а контрольная — с доступом в интернет дело на пару часов. Правда, деньги тоже соответствующие. Заказчик, видимо, студент младших курсов — на это указывали фривольная манера разговора и чрезмерно щепетильное отношение к оплате.

Вероника решила налить себе ещё один стакан чая. В последнее время это стало у неё настоящей зависимостью — она поглощала чай литрами не только во время работы, но и просто так. Хорошо, что ей удалось избавиться от пристрастия к кофе — он был слишком тяжел для печени.

Она взялась за подлокотники инвалидной коляски и направилась в кухню. Резина колёс мягко скрипела. Вероника уже так привыкла к этому звуку, что не могла представить своё перемещение без него. Ей иногда снились сны, где она мчалась на коляске с сумасшедшей скоростью, и в ушах стоял такой же скрип.

Но намного хуже были другие сны, в которых она ещё могла ходить. После них с утра ей хотелось удавиться. И это не всегда было только фигурой речи.

Поставив «Тефаль» кипятиться, Вероника стала ждать. Из приоткрытого окна доносились крики играющих внизу детей. Благоухание цветов в палисаднике просачивалось в дом, и она вдохнула этот аромат. Как бы ей хотелось сейчас быть на улице, бегать с этими детишками. Какой же домоседкой она раньше была — пинками не заставишь выйти за четыре стены. Вот уж воистину, что имеем — не храним, а потерявши…

Поджав губы, Вероника подъехала к подоконнику и закрыла окно. В комнате воцарилась тишина — только гудел чайник, нагревая воду.

Так лучше.

Она посмотрела на свои ноги. За полгода они стали рыхлыми и бесформенными, некогда стройная талия тоже расплылась. Сперва она пыталась как-то остановить это, голодала днями, несмотря на уговоры матери поесть. Потом она махнула рукой. Ничего уже было не вернуть.

Хуже всего было в первые месяцы. Вероника была в ужасе — с первого январского утра, когда она с трудом села на кровати и поняла, что ниже пояса тело перестало ей подчиняться. Глаза воспалились от слёз. Ей казалось, что она засмотрелась в кинотеатре на плохой фильм и до того погрузилась в действо, что забыла, что на самом деле она совсем другой человек, здоровый человек. Стоит только прикрыть глаза… хотя бы на секунду… и она поймёт, что всё понарошку. Но дни шли, а плёнка длинного фильма не кончалась, и она оставалась по-прежнему прикованной к постели. К ней приходили друзья и подруги — она велела матери выгнать их с порога, чтобы никто не видел её в таком состоянии. Они звонили — Вероника не брала трубку. Она ненавидела всех за то, что они толпятся над тем, во что она превратилась. Даже на маму кричала, за что сейчас ей было стыдно. Но Лариса ни разу не подняла голос на свою дочь — даже в самые чёрные дни.

Часто, находясь в ванной, Вероника засматривалась на бритвы для ног, что лежали в пластмассовом стаканчике. Лезвия манили её. Ведь всё просто — если треклятая киноплёнка не желает иметь конец, можно просто взять одну из этих бритв и оборвать её самостоятельно. Дождаться, когда мать отлучится, и сделать всё быстро. Говорят, это совсем не больно, если правильно сделать, а уж она найдёт хорошую инструкцию в интернете…

Должно быть, мама почувствовала её мысли, потому что скоро все лезвия пропали вместе с ножами в кухне и лекарствами в шкафу — они переместились на верхние полки гарнитура, куда Вероника без посторонней помощи не могла добраться. Она сделала вид, что ничего не заметила, и Лариса не затрагивала эту тему. Потом она всё-таки вернула ножи, чтобы она могла готовить еду в её отсутствие, но это было позже.

Через месяц на Веронику навалилась апатия. Она перестала жалеть себя и рыдать от отчаяния. Теперь она вообще ничего не чувствовала. Могла сидеть на коляске целыми днями, уставившись на выключённый телевизор или мягкую игрушку, которая сохранилась с прошлых лет. От слишком пристального взгляда в одну точку глаза ныли и слезились, но это её тоже не слишком беспокоило. Она представляла себя не как человека или живое существо — ей больше подходили слова «точка зрения». Пустое пространство, которое имело способность смотреть. Вероника не думала, не судила и уж тем более не страдала — она просто наблюдала. Когда мама растормашивала её на ужин, или когда врач настойчиво предлагал проглотить пилюли, на лбу Вероники появлялась вертикальная морщина, выражающая раздражение. Зачем они пристали ко мне , думала она. Я просто нахожусь тут, никому не мешаю . Ей хотелось попасть в глубокую пещеру, где нет людей и солнца. В полной темноте ей было бы хорошо — может, удалось бы в конце концов забыть о своём собственном существовании, и всё стало бы вообще замечательно.