Георгий Старков - Сказка об уроде [сборник]

Умом Вероника хорошо понимала, что это какая-нибудь подвыпившая парочка со свадьбы, которая решила уединиться — но всё равно она напряглась. Застывшие краски вечерней природы и гулкая внезапная тишина вновь истончили хрупкую материю реальности, и она со страхом подумала, не начинается ли очередной её ночной кошмар. Так и было всегда — она блаженствует в каком-нибудь уютном и безопасном месте и вдруг слышит рядом с собой звонкий смех Инны Вебер…

Она сжала в руках лежащие на траве костыли. Кусты опять дрогнули. Смех прервался.

Не обращай внимания. Это не твоё дело. Они тебя не видят, ну и ладно. Вероника пыталась сосредоточиться на глади воды, на которой распростерся золотой мост солнечных брызг, но краем глаза беспокойно следила за смутным движением за зелёной бахромой.

Призраки. Они преследовали её по ночам — пустые коконы оборванных ею жизней, которые жаждали забрать её с собой. В своих снах Вероника всегда шла за смутными образами влюблённых, сколько бы ни силилась сопротивляться их зову. Но ноги сами несли её к ним — те самые ноги, которые днём отказывались ей подчиняться. И ей раз за разом приходилось столкнуться с убитыми лицом к лицу.

Они кружились в танце, как в тот далёкий вечер Дня Всех Святых — красная вампиресса и высокий стройный упырь в красивом фраке. Но когда Вероника подходила к ним, их лица начинали меняться. Белая кожа Инны серела, волосы становились седыми и ломкими, нос проваливался внутрь. Макс тоже преображался: на его щеках возникали чёрные провалы, а глазницы становились пустыми — и через считанные мгновения перед Вероникой стояли два разложившихся трупа, вылезшие из могил. Она в ужасе отшатывалась от них, и оба призрака шли на неё с жуткими мёртвыми ухмылками на скелетированных лицах.

Просыпалась Вероника в самый пронзительный, дребезжащий миг видения, когда Макс и Инна настигали её и хватали с обеих сторон в смертельные объятия. Не раньше и не позже. Веронике после кошмара приходилось включать свет и часами лежать, глядя на успокаивающий жёлтый шар лампы под потолком.

Женщина за кустами засмеялась опять и капризно воскликнула: «Ну всё, прекрати, Федя, хватит!». Веронике стало легче. Низкий прокуренный голос невидимой женщины не имел ничего общего с Инной Вебер — должно быть, его обладательнице уже лет за тридцать. Она расслабилась и стала наблюдать за возникающей тот тут, то там лёгкой рябью на воде. Ветер поменял направление — до озера с коттеджа донеслись отзвуки музыки и эхо криков: «Го-о-орь-ко-о! Го-о-орько!..». Вероника непроизвольно фыркнула. Скорее бы свадьба кончилась — ей хотелось домой. По сравнению с обычными неприметными днями её жизни сегодняшняя суббота выдалась слишком длинной и громкой. Оказаться бы в тёплой постели — и наплевать, что в закоулках забытья её опять могут поджидать призраки. Увидеть с ними было страшно каждый раз — но они в итоге тоже стали частью её жизни.

Вообще, после неудачной попытки самоубийства Вероника находила успокоение в том, что представляла своё существование как неудачное творение маститого художника. У любого, даже самого великого творца бывают чёрные дни, когда из-под кисти выходят не шедевры, а скучная посредственная мазня или даже хуже того — откровенная неудача, на которую стыдно смотреть самому автору. Вот и она стала подобным уродливым полотном: в роковой миг рука творца, начавшая своё дело весьма споро, дрогнула, и случилось то, что случилось. Тяжесть содеянного ею греха всё ещё отравляла душу тяжким грузом и порой доводила Веронику до того, что она кусала свои пальцы до крови, чтобы как-то отвлечься от боли, разъедающей её изнутри. Но она смирилась с ролью безнаказанного убийцы и хотела просто дожить оставшееся ей время без потуг и изысков. Судя по ноющим болям в печени, которые в последние месяцы усилились, ждать придётся не так долго. И не нужны ей ни слава, ни деньги, ни любовь — ни к чему назойливые виталики, семейное счастье, детишки, просящиеся на руку. Она всё это не заслужила.

Парочка в кустах ретировалась, и голоса смолкли. Вероника начала подремывать, убаюканная окружающим спокойствием. Она устало протерла глаза и взялась за костыли. Не хватало ещё дрыхнуть, развалившись прямо на берегу, как последняя пьянчужка. Придётся возвращаться на пир.

Подъем по крутому склону на возвышение, где стояла усадьба, заставил её вспотеть. Не достигнув ворот, Вероника обернулась и взглянула на озеро сверху. Солнце почти коснулось горизонта. Там, за километрами леса, тянулась колючая ограда военной зоны, а за ней — город. В памяти вдруг с фотографической чёткостью всплыло воспоминание о вчерашнем сне: ночной город, она одна во мраке, который поглотил всю землю… и орды хищных теней, которые устремились к ней чёрным снегом. Вероника ощутила холод на коже, несмотря на зной.

Ну всё, всё. Пора идти в дом.

Она сделала шаг, и мироздание вспыхнуло огнём.

Сначала она подумала, что с её глазами что-то стало. Воздух вдруг обрёл красный цвет, будто на неё надели невидимые цветные очки. Что-то сильно толкнуло её в спину, но Вероника не упала. «Что…» — начала недоумённо вопрошать она себя, когда забор усадьбы вспорхнул на воздух, как картонная поделка. За ней она видела дом и людей, и все они тоже поднимались вверх — вращаясь, скручиваясь, ломаясь пополам. Стекла окон вмялись внутрь, будто сделанные из жести. Из багрового воздуха вылезли языки огня, и прежде чем Вероника успела понять, что происходит, всё вокруг уже охватило безумное ревущее пламя. Двор, коттедж, свадьба — всё потонуло в этом раскалённом море, и последним, что она видела, было чернеющая и рассыпающаяся в прах древесина стен.

А потом она осталась одна в огне.

Кое-что Вероника успела совершить: посмотрела на свои руки. И не нашла их. Они тоже опали горячим пеплом, а костыли расплавились и закапали крупными горькими слезами. Она ощутила, как танец огня кружит её и поднимает всё выше и выше в пучину, где нет направлений. Она попыталась закричать — но её лишили рта и горла, из которых мог бы исторгнуться звук. Мгновение — и глаза тоже оплавились пережаренной яичницей, вытекли из своих мест, и место ревущей стихии, обнимающей её, заняла вечная мгла.

Закат над рекой горел алым костром, но этот огонь не опалял и не коптил, а давал приятное тепло. Волны накатывали на камни и отступали, обтачивая их, и это противостояние рождало глубокие тёмные круговороты, которые были видны даже с горной вершины. Больше ничего не происходило — жди хоть тысячу тысяч лет на этом одиноком утёсе, ничего бы не поменялось, и спокойное летнее предвечерье длилось бы бесконечно.

Чёрная птица, дремавшая на вершине, открыла глаза. Перед её глазами ещё стоял образ чудовищного взрыва, который поднял её на воздух и обратил в ничто. Она помнила боль, которая пронзила каждую клеточку тела в последний миг, прежде чем огонь сожрал её.