Георгий Старков - Никта

— Как я рад, что вы живы! Позвольте представиться — королевич края, что пролегает за этими лесами. Вы мне милее всех на свете; пойдём вместе со мной в замок моего отца, и вы будете моей женой!

Он протянул ей руку в белой перчатке, но Белоснежка не сразу ответила на его жест. Сначала она беспокойно посмотрела на деревья с густыми кронами, на опустевший хрустальный гроб, на пляшущих в порыве радости гномов, и лишь потом, осмелев, взглянула на королевича — на его лицо, умные чёрные глаза и гладкую кожу цвета шоколада, так похожую на её собственную.

— Я согласна, — наконец, молвила Белоснежка и подала руку счастливому королевичу.

2014 г.

Гроссмейстер проснулся от холода, который заставил онеметь кончики пальцев и теперь поднимался вверх по руке. Потирая ладони друг о друга, он оторвал голову от спинки большого мягкого кресла и стал крутить ею в разные стороны, разминая затекшую шею. В доме было темно и тихо. Из-за бревенчатых стен доносился беспокойный шум ветра. Дрова в печи давно догорели, и даже угольки, оставшиеся после них, погасли окончательно. Гроссмейстер поднялся на ноги, и коленные суставы громко хрустнули.

«Как же так, — с досадой подумал он. — Собирался ведь просто посидеть пяток минут у огня, отдохнуть. Теперь, считай, весь день потерян зазря».

Делать было нечего — ремонт электропроводки приходилось отложить ещё на день. В такой темноте нельзя было и помыслить о том, чтобы разбирать провода и плафоны. Гроссмейстер вздохнул, направился в прихожую, там облачился в пальто и вышел из дачи.

На улице шёл снег. Автомобиль, стоящий за железными воротами участка, успел покрыться тонким слоем белизны. Заперев ворота, гроссмейстер рукавом пальто счистил снег со стекол и сел в машину. Включив зажигание, он стал ждать, когда мотор прогреется, рассеянно вслушиваясь в молодежную песенку, льющуюся из магнитолы.

«Завтра обязательно надо закончить эту возню с проводкой», — строго сказал гроссмейстер сам себе. Двадцатая годовщина свадьбы наступала через три дня. Они с женой давно планировали отметить эту знаменательную дату вдвоём на старенькой даче родителей гроссмейстера — той самой, где они встречали свою первую годовщину. Как много времени с тех пор прошло…

Он медленно ехал по лесной дороге, сбрасывая скорость перед ухабами. Иногда ему казалось, что слева и справа между деревьями мелькают глаза зверей, отражающие свет фар, но каждый раз, когда гроссмейстер присматривался, видение оказывалось игрой его воображения. А вот стаи чёрных птиц, которые летали очень уж низко, едва не врезаясь в лобовое стекло, были реальными. Гроссмейстера они раздражали. И откуда их так много сейчас, давно пора им улететь на юга, думал он.

Через четверть часа автомобиль выбрался из леса, и начался город. Движения на улицах было мало. На перекрестках мигали оранжевыми глазами светофоры в вечерней дреме. Дом, где жила семья гроссмейстера, стоял на окраине, поэтому уже через три квартала он заехал во двор. Выйдя наружу, гроссмейстер с неудовольствием заметил, что снегопад усилился — если так будет продолжаться всю ночь, не дай Бог, заезд на дачу заметёт совсем. Только этого не хватало.

Закрыв машину в гараже, гроссмейстер пошёл к четырехэтажному панельному дому. Возле третьего подъезда лежал, грустно положив голову на лапы, дворняжка Василия с третьего этажа. Услышав шаги, пёс приподнял голову и с надеждой посмотрел на человека.

— Бедняжка, совсем продрог? — участливо спросил гроссмейстер, доставая из кармана «таблетку» к домофону. Едва дверь открылась, пёс юркнул в подъезд и был таков. Гроссмейстер улыбнулся, вслушиваясь в шорох мягких лап, поднимающихся по лестнице. На третьем этаже пёс дважды выразительно гавкнул возле квартиры хозяев, давая знать о своём возвращении. Заскрипела отворяющаяся дверь.

Сам гроссмейстер жил на втором этаже. Он нажал на кнопку звонка и стал ждать, но никто не подходил. Гроссмейстер постучал кулаком по железной двери — и снова его не спешили впускать внутрь.

«Может, уехали куда-то?» — гроссмейстер открыл дверь своим комплектом ключей. Он оказался прав: комнаты были пусты, а на кухонном столе обнаружилась записка на жёлтом блокнотном листе: «Мы с детьми пошли ночевать к маме. У неё сегодня опять давление упало, ночью лучше дежурить рядом. Суп на плите, подогрей». Гроссмейстер вздохнул. Ох уж эти болячки тёщи — скоро жена совсем перестанет домой наведываться. А лечь в больницу старушка отказывалась наотрез.

В кастрюле на газовой плите действительно обнаружился холодный борщ. Гроссмейстер поставил его греться, достал из холодильника масло и молоко, а сам вдруг подумал: хорошо бы за ужином ещё баночку пива хлопнуть, раз уж в доме до утра никого нет. Мысль была неплохая.

Прихватив бумажник и опять облачившись в верхнюю одежду, на которой едва успели растаять снежинки, гроссмейстер вышел на улицу. Круглосуточный магазин располагался в первом подъезде. Поскальзываясь на мокроватом асфальте, гроссмейстер добрался до него. Покупателей внутри было мало — женщина с авоськой да какой-то ужасно тощий молодой паренёк, который у кассы перекладывал банки тушёнки из коляски на прилавок. Когда гроссмейстер, достав две банки светлого пива из холодильника, встал в очередь, парень оглянулся через плечо и округлил глаза. Гроссмейстер про себя вздохнул: он знал, что это значит. В последние годы его узнавали реже, чем в пору славы, но время от времени это происходило. Да, вы не обознались — это именно я. Польщён, что вы считаете меня одним из величайших шахматистов современности. Нет, я давно не играю — уступаю дорогу молодым, да и времени не хватает. Что вы, что вы — о том, чтобы совсем бросить, нет и речи, время от времени участвую в разных турнирах, но это уже лет десять как не является основным средством заработка — я сменил род деятельности. Да, очень интересно узнать, что вы тоже с детства любите шахматы и даже имеете третий разряд. Партию? Нет, извините, устал, да и настроение не то…

Но парень оказался на редкость настойчивым. С пылом, свойственным молодым, он просил гроссмейстера сыграть с ним всего один разок, чтобы он в старости мог всем гордо говорить, что однажды ему доводилось проиграть такому именитому противнику. У гроссмейстера голова пошла кругом от его уговоров. Он сам не понял, как поддался им — ладно, всего одна партия, очень быстро. Парень весь расцвёл, и когда гроссмейстер, пробив своё пиво на кассе, пошёл к выходу, он последовал за ним со своим пакетом с тушёнкой, не переставая рассказывать, как он в детстве видел гроссмейстера по телевизору и как в школьном шахматном кружке они анализировали его партии. Гроссмейстеру, с одной стороны, было лестно такое слышать — всё-таки он отвык от хвал, — но вместе с тем в нём росло раздражение из-за того, что он дал уговорить себя на дурацкую затею, и теперь в квартиру придётся возвращаться с этим юнцом. Но включать задний ход было поздно. Они вместе прошлись под снегом, поднялись на второй этаж и вошли в квартиру. Молодой человек, наконец, затих и стал восторженно рассматривать кубки и награды, расставленные в стенном гарнитуре в гостиной. Гроссмейстер положил пиво в холодильник, потом достал с нижней полки гарнитура большой шахматный набор с деревянными фигурами, которым он играл с детства. Они сели на диван, расставили фигуры, гроссмейстер великодушно согласился играть чёрными. Молодой человек сделал первый ход. Гроссмейстер ответил перемещением своей пешки. Они быстро разыграли защиту Корделя. В момент, когда настало время сделать рокировку, гроссмейстер вспомнил, что на плите варится борщ. Двинув короля и ладью, он извинился, сходил на кухню и выключил плиту. Там, стоя над кастрюлей, источающей вкусный аромат, гроссмейстер вдруг понял абсурд ситуации. Что на него нашло? Почему он впустил в квартиру совершенно незнакомого человека? Он внезапно испугался, что молодой человек окажется вором, грабителем или даже убийцей. Взяв со стола кухонный нож, он спрятал его за спину и украдкой заглянул в гостиную. Но парень не делал ничего подозрительного — всё так же сидел, подперев острый подбородок кулаком, и размышлял над игрой. Успокоившись, гроссмейстер положил нож на место и вернулся к дивану. Парень, похоже, даже не заметил, что противник отлучался.