Стивен Кинг - Кристина

Ли испытующе посмотрела на него:

– Любишь?

– Конечно! Ты же знаешь!

Ли сделала глубокий вдох. Она очень устала, но должна была это сказать. Прямо сейчас. Потому что если она не скажет это сейчас, к утру все случившееся уже будет казаться смешным, а переживания потеряют остроту. Эта неотступная и тревожная мысль завтра покажется ей безумной. Запах, то появляющийся, то исчезающий, как «могильная вонь» в готическом ужастике? Огни-глаза на приборной панели? И самое главное – абсолютная уверенность, что машина пыталась ее убить…

К завтрашнему утру даже сам факт, что она чуть не умерла, будет напоминать о себе лишь слабой болью в груди. Ли решит, что ничего страшного не случилось – и не могло случиться.

На самом же деле все это правда, и Арни – где-то в глубине души – сам это понимает. Нужно только произнести все вслух.

– Да, ты меня любишь, – медленно проговорила она и пристально посмотрела на него. – Но в эту машину я больше не сяду. Никогда. Если ты действительно меня любишь, ты от нее избавишься.

На лице Арни отразилось такое потрясение, словно ему влепили пощечину.

– Что… что ты такое говоришь, Ли?

От чего же у него такое лицо? От шока? Или от чувства вины?

– Ты меня слышал. Вряд ли ты от нее избавишься… скорее всего, ты уже не можешь. Но если мы когда-нибудь встретимся, Арни, то поедем на автобусе. Или поймаем попутку. Или отрастим крылья. В твою машину я больше никогда не сяду. Это ловушка.

Вот, наконец-то она сказала это вслух.

Шок на его лице сменился гневом – слепым упрямым гневом, который в последнее время охватывал Арни все чаще, даже по пустякам (женщина за рулем проезжала на желтый сигнал светофора, полицейский останавливал движение на дороге прямо у него под носом). На Ли вдруг снизошло озарение: этот гнев, деструктивный и столь несвойственный прежнему Арни, всегда связан с машиной. С Кристиной.

– «Если ты действительно меня любишь, ты от нее избавишься», – повторил он. – Знаешь, кто так говорит?

– Нет, Арни.

– Моя мать. Ты сейчас похожа на мою мать.

– Плохо.

Нет, она не позволит Арни сменить тему, не станет защищаться, не уйдет, обиженная, домой. Ушла бы, если бы не любила. Ее первое впечатление от общения с Арни – что за робостью скрывается доброта и порядочность (а может, и чувственность) – до сих пор не изменилось. Все испортила машина. Из-за нее он стал другим. Ли словно наблюдала за тем, как некий разрушительный наркотик исподволь губит здоровый и блестящий ум.

Арни провел рукой по запорошенным снегом волосам – характерный жест смятения и гнева.

– Да, ты подавилась и чуть не умерла в моей машине, я понимаю твои чувства. Но виной всему гамбургер , Ли. А может, даже не он. Может, ты просто попыталась заговорить и некстати вдохнула. Чего уж там, давай засудим Рональда Макдоналда? Люди каждый день давятся его бургерами. Иногда даже умирают. Ты не умерла – и слава богу! Но винить мою машину…

Да, все это звучало весьма убедительно. Но что-то странное копошилось на дне серых глаз Арни… не совсем ложь, а… попытка придумать разумное объяснение? Сознательный отказ принимать правду?

– Арни, – сказала Ли, – я устала, у меня болит грудь, раскалывается голова, и сил почти не осталось. Я могу сказать это лишь один раз. Ты выслушаешь?

– Если это насчет Кристины, можешь не утруждаться. Зря потратишь силы. – Опять на его лице эта упрямая бычья злость. – Винить ее в случившемся – безумие, и ты это знаешь.

– Да, безумие, и силы я, наверное, потрачу зря. Но я прошу выслушать.

– Слушаю.

Она сделала глубокий вдох, не обращая внимания на тянущую боль в груди. Посмотрела на Кристину, из трубы которой клубами струились белые выхлопные газы, и тут же поспешно отвернулась. Теперь глазами ей показались стояночные фонари – желтыми глазами рыси.

– Когда я подавилась… и уже умирала… приборная панель… огни на ней изменились. Изменились, понимаешь? Они превратились в… нет, это прозвучит совсем уж бредово… в общем, они стали похожи на глаза.

Арни засмеялся – короткий лающий смешок в ледяном воздухе. В доме кто-то отодвинул штору, выглянул на улицу и снова задернул штору.

– Если бы этот автостопщик… Готтфрид… если бы его не оказалось рядом, я бы умерла, Арни. Я бы умерла . – Она поймала его взгляд и решила, что скажет это только один раз. – Ты говорил, что тоже подрабатывал в школьной столовой. Я видела плакат с описанием приема Геймлиха на кухонной двери. И ты наверняка его видел. Но даже не стал пробовать! Зачем-то хлопал меня по спине, хотя сам прекрасно знаешь, что это бесполезно. Я в Массачусетсе подрабатывала в кафе, и там нас первым делом научили, что хлопать по спине не нужно. Помогает только прием Геймлиха.

– Куда ты клонишь? – выдавил Арни.

Ли не ответила, только внимательно на него посмотрела. Арни секунду смотрел ей в глаза – взгляд у него был злой, растерянный, затравленный, – а потом отвернулся.

– Люди часто забывают такие вещи. Ты права, я должен был вспомнить про прием Геймлиха, но раз уж на то пошло, почему ты не попыталась применить его на себе? Ты ведь тоже проходила практику, а там этому учат. – Арни сцепил руки, выставил большой палец и надавил себе на диафрагму. – Просто в панике многие забывают…

– Да, забывают. И в этой машине ты забываешь слишком много. Например, кто такой Арни Каннингем.

Арни помотал головой.

– Тебе нужно время, чтобы все обдумать, Ли. Просто…

– Вот что мне не нужно, так это думать! – с неожиданной для себя яростью воскликнула Ли. Откуда только силы взялись? – Я в жизни еще никогда не сталкивалась со сверхъестественным и не верила, что такое бывает, но теперь я не знаю, что происходит… Что эта машина делает с тобой? Огни были похожи на глаза, Арни. А потом… когда ты меня усадил обратно в салон… там стояла жуткая вонь. Могильная.

Арни вздрогнул.

– Ты знаешь, о чем я говорю.

– Нет. Понятия не имею.

– Ты только что подскочил, словно тебя пнули под зад.

– Это у тебя фантазия разыгралась! – с жаром ответил Арни.

– Запах я не выдумала. Да и других странностей хватает. Например, радио иногда ловит только одну волну со старыми шлягерами…

Снова в его глазах что-то вспыхнуло, рот едва заметно дернулся.

– Иногда, когда мы целуемся, машина глохнет сама по себе. Как будто ей это не нравится. Как будто машине это не нравится, Арни!

– Ты перенервничала, – зловеще и монотонно проговорил он.

– Да, перенервничала! Еще бы! – воскликнула она, начиная плакать. – А ты разве нет? – Слезы медленно потекли по ее щекам. «Мне кажется, все кончено, Арни. Прости, я так тебя любила, но теперь все кончено. Мне очень грустно». – Во что превратились твои отношения с родителями? У вас дома – военный лагерь, иначе не скажешь! Ты выполняешь бог знает какие поручения для этого жирного борова Дарнелла, мотаешься в Нью-Йорк и Вермонт, а эта машина… эта машина…