Стивен Кинг - Кристина

Раздался хруст и лязг металла; Бадди заорал – бампер Кристины впечатал его ногу в снежную насыпь. Он вырвал ее, оставив сапог в сугробе.

Ползком, что-то бормоча и рыдая, Бадди добрался до вершины снежного вала, оставленного несколько дней назад снегоуборочной машиной Национальной гвардии. Там он чуть было не сорвался вниз, взмахнул руками… и сумел удержаться.

Бадди обернулся. Кристина дала задний ход и теперь снова рванула вперед; задние колеса бешено вращались, вгрызаясь в снег. Она боднула насыпь в футе от того места, где укрылся Бадди. Вниз обрушилась лавина снега, а сам он покачнулся. Капот Кристины смялся еще больше, но Бадди остался цел. Сквозь туман бурлящего снега она дала задний ход; двигатель, казалось, ревел теперь яростно и обозленно.

Бадди ликующе закричал и показал машине средний палец.

– Пошла в жопу! Пошла в жопу! – Из его рта вырвался фонтан крови и слюны. С каждым рваным вдохом боль в левом боку становилась все сильнее и глубже; грудь немела.

Кристина с ревом полетела вперед и врезалась в насыпь.

На сей раз от насыпи отвалился большой кусок: он упал на оскаленную пасть Кристины, и Бадди едва не съехал вниз вместе с ним. Сидя на заднице, он стал быстро-быстро перебирать руками – они впивались в снег, точно окровавленные гарпуны. Ноги пробивала жуткая боль, они начали отказывать. Бадди завалился на бок, жадно, по-рыбьи глотая воздух.

Кристина опять дала задний ход.

– Вали отсюда! – заорал Бадди. – Вали отсюда, СУЧКА ненормальная!

Она вновь протаранила насыпь, и снег полностью завалил лобовое стекло. Бешено заметались туда-сюда дворники.

Кристина еще раз дала задний ход, и Бадди понял, что после следующего удара он свалится вниз, прямо ей на капот. Он откинулся назад и кубарем полетел вниз по насыпи, истошно крича всякий раз, когда сломанные ребра ударялись о землю.

Бадди замер в снежной пыли, глядя на черное небо, усыпанное ледяными звездами. Застучали зубы. Тело вновь и вновь содрогалось от боли и холода.

Кристина больше не стала таранить насыпь, но Бадди слышал мурлыканье ее двигателя. Она ждала.

Бадди взглянул на вершину снежной насыпи. Сияние полыхающего «камаро» начало убывать. Сколько времени прошло после столкновения? Неизвестно. Может, кто-нибудь увидит горящую машину и придет на помощь? Неизвестно.

Бадди одновременно осознал две вещи: что изо рта у него хлещет кровь и что ему очень холодно. Если никто не явится в ближайшее время, он попросту замерзнет.

Испугавшись, Бадди напрягся и кое-как сел. Он хотел забраться на насыпь и посмотреть, где Кристина, – не видеть ее было хуже, чем видеть. Но когда он вновь взглянул на вершину насыпи, от ужаса у него перехватило дыхание.

Там стоял человек.

Нет, не человек… труп. Разложившийся труп в зеленых штанах. Рубашки на нем не было, но почерневшую грудь стягивал корсаж, покрытый пятнами плесени. Сквозь туго натянутую кожу на лице блестела белая кость.

– Тебе конец, говнюк, – прошептал призрак.

Рассудок Бадди окончательно помутился, и он истерически завопил. Его волосы – все до единого – встали дыбом и образовали нелепый ореол вокруг перемазанного сажей лица; глаза вылезали из орбит. Кровь хлестала изо рта, заливая воротник куртки. Он вновь попытался отползти назад, хватаясь за снег руками. Покойник сделал шаг вперед. У него не было глаз. Их выели бог знает какие твари, и эти твари копошились теперь в пустых глазницах. И запах… Боже, это вонь тухлых помидоров, это вонь смерти.

Труп Роланда Д. Лебэя протянул руки к Бадди и ухмыльнулся.

Бадди закричал. Бадди завыл. А в следующий миг его губы застыли навсегда – застыли в крике, но теперь казалось, что он хочет поцеловать ковыляющего к нему покойника. Пальцы теребили и царапали куртку в том месте, где осколок ребра пробил сердце. Он упал на спину, молотя ногами и взбивая снег; последний вздох длинной белой струей вырвался из его разинутого рта… как выхлопные газы из трубы автомобиля.

Призрак, стоявший на насыпи, замерцал и исчез. Бесследно.

Кристина, стоявшая по другую сторону насыпи, издала ликующий вой. Он пронесся по заснеженным холмам парка Скуонтик-Хиллз и эхом вернулся обратно.

На дальнем берегу озера, милях в десяти от того места, где все случилось, этот звук услышал любитель ночного катания на лыжах. Он замер на месте и прислушался.

Кожа на его спине мгновенно покрылась мурашками, и хотя он знал, что это всего лишь рев автомобильного двигателя (зимними ночами любые звуки в этих местах преодолевали большие расстояния), сначала ему примерещился какой-то доисторический зверь, выслеживающий жертву, – огромный волк или, быть может, саблезубый тигр.

Звук не повторился, и лыжник поехал дальше.

В ночь, когда Бадди Реппертон и его друзья повстречали Кристину, Уилл Дарнелл до полуночи просидел в гараже – эмфизема давала о себе знать. Когда дышать было совсем невмоготу, он боялся ложиться, хотя со сном у него никогда никаких проблем не было.

Врач сказал, что вероятность задохнуться во сне крайне мала, но по мере того как Уилл старел, а эмфизема усиливала хватку, он боялся такой смерти все больше и больше. Тот факт, что страх был иррациональный, ничего не менял. Хотя в церковь он давно не ходил (последний раз это случилось сорок девять лет назад, когда ему было двенадцать), его крайне интересовали обстоятельства недавней смерти Иоанна Павла I. Папа римский умер в своей постели, и его труп нашли только утром. Вероятно, уже окоченевший. Эта часть неотступно преследовала Уилла: «Вероятно, уже окоченевший».

В гараж он приехал в половине десятого на своем «крайслере-империале» 1966 года – его последнем автомобиле, так он когда-то решил. Примерно в это время Бадди Реппертон впервые заметил в зеркале заднего вида мерцание далеких фар Кристины.

У Уилла было больше двух миллионов долларов, но деньги уже не приносили ему радости – если вообще когда-то приносили. Они словно перестали иметь значение. Как и все остальное, кроме эмфиземы. Эмфизема была настоящая, мысли о ней не покидали Уилла ни на минуту, и он радовался всему, что могло хоть ненадолго их прогнать.

Загадка Арни Каннингема отлично помогала забыть об эмфиземе. Наверное, поэтому он до сих пор и не выгнал парня из гаража – хотя все инстинкты подсказывали, как можно скорее от него избавиться. В Каннингеме таилась какая-то опасность… Но какая? Что-то странное творилось с ним и его драндулетом 58-го года. Что-то очень странное.

Тем вечером парня в гараже не оказалось – шахматный клуб на три дня уехал в Филадельфию на Большой осенний турнир северных штатов. Турнир этот стал предметом постоянных насмешек и издевок Каннингема; да уж, малыш здорово изменился – ничего не осталось от того прыщавого заучки, на которого напал Бадди Реппертон и которого Уилл мгновенно (ошибочно) принял за плаксу, рохлю и гомика.