Дин Кунц - Ангелы-хранители [litres]

– Или, возможно, у ученого? – Трэвис старался не потерять нить размышлений, подсказанную ему интуицией.

При упоминании ученого Эйнштейн вильнул хвостом. Да .

– Ученый-исследователь? – спросил Трэвис.

Да.

– В лаборатории?

Да, да, да .

– Ты лабораторная собака? – спросила Нора.

Да .

– Подопытное животное, – уточнил Трэвис.

Да.

– Значит, ты поэтому такой смышленый?

Да.

– Потому что там что-то с тобой сделали?

Да.

У Трэвиса участилось сердцебиение. Они действительно общались. Ей-богу! Не только в общих чертах и не таким грубым способом, как в тот вечер, когда Эйнштейн составил вопросительный знак из собачьего печенья. Нет, теперь общение перешло на другой уровень, став сверхконкретным. Надо же, сейчас они беседовали совсем как компания из трех человек – ну почти беседовали, – и внезапно все кардинально изменилось. Вероятно , больше ничего и никогда не будет как прежде в мире, где люди и животные обладают одинаковым (пусть и разным) интеллектом, где они смотрят на жизнь с одинаковых позиций, как равноправные существа, с одинаковыми надеждами и мечтами. Ну ладно, возможно, он, Трэвис, несколько преувеличивает. Не все животные внезапно обрели свойственные человеку самосознание и интеллект; ведь это была одна-единственная собака, подопытное животное, наверное – единственное в своем роде. Но боже мой! Боже! Трэвис в священном ужасе уставился на собаку, у него по спине пробежал холодок, но не от страха, а от изумления.

Нора снова обратилась к Эйнштейну, в ее голосе послышался отзвук такого же священного ужаса, что лишил Трэвиса дара речи.

– Они что, выпустили тебя на свободу? – спросила Нора.

Гав. Нет.

– Ты сбежал?

Да.

– Во вторник утром, когда я нашел тебя в лесу? – спросил Трэвис. – Ты сбежал в тот день?

Эйнштейн не залаял и не вильнул хвостом.

– За несколько дней до того?

Эйнштейн заскулил.

– Очевидно, у него есть чувство времени, – заметила Нора. – Ведь фактически все животные следуют естественной смене дня и ночи, разве нет? У них имеются внутренние часы, биологические часы. Однако он вряд ли понимает, что такое календарные дни. И наверняка не понимает, как мы разделяем время на дни, недели и месяцы, а значит, не может ответить на твой вопрос.

– Тогда нам непременно следует его этому научить, – заявил Трэвис.

Эйнштейн неистово завилял хвостом.

Нора задумчиво произнесла:

– Сбежал…

Трэвис сразу понял, о чем она думает, и, посмотрев на Эйнштейна, сказал:

– Они будут тебя искать, ведь так?

Ретривер заскулил и завилял хвостом. Трэвис интерпретировал это как «да», но с некоторой долей беспокойства.

Через час после захода солнца Лемюэль Джонсон и Клифф Сомс в сопровождении восьми агентов АНБ, прибывших на двух автомобилях без опознавательных знаков, приехали в Бордо-Ридж. Разбитая центральная улица строящегося коттеджного поселка была сплошь заставлена транспортом, в основном черно-белыми автомобилями с гербом управления шерифа, а также машинами и фургоном бюро судебно-медицинской экспертизы.

К крайнему неудовольствию Лема, представители прессы уже успели их опередить. Репортеры и телевизионщики с переносными видеокамерами столпились за лентой полицейского оцепления, примерно в квартале от предполагаемого места убийства. Не допустив огласки подробностей смерти Уэса Далберга в каньоне Святого Джима, а также убийств ученых из «Банодайна» и запустив агрессивную кампанию по дезинформации, АНБ не дало возможности представителям прессы установить наличие взаимосвязи между этими делами. Лем надеялся, что Уолт Гейнс поставил в полицейское оцепление самых проверенных людей, которые смогут отразить шквал вопросов репортеров и хранить каменное молчание до тех пор, пока не будет разработана более-менее правдоподобная легенда.

Машины без опознавательных знаков пропустили за оцепление, убрав выставленные в качестве заграждения козлы и сразу же поставив их на место.

Лем припарковался в конце улицы, за местом преступления. Оставив Клиффа Сомса инструктировать остальных агентов, Лем направился к недостроенному дому, ставшему центром внимания полицейских служб.

Рации патрульных автомобилей наполнили горячий ночной воздух зашифрованными переговорами, полицейским жаргоном и треском статического электричества, словно весь мир поджаривали на гигантском космическом гриле.

Переносные прожекторы на треногах заливали передний фасад дома ярким светом для облегчения осмотра места преступления. Лему показалось, будто он очутился на гигантской сцене. Вокруг прожекторов вились, облепляя стекла, мотыльки. Их увеличенные тени испещряли пыльную землю.

Лем, отбрасывая такую же длинную тень, пересек грязный двор и вошел в дом. Внутри были также установлены прожекторы. Их ослепительный свет отражался от белых стен. Бледные и потные в этом безжалостном холодном сиянии, в доме работали двое молодых помощников шерифа, эксперты из судебно-медицинского бюро и въедливые спецы из отдела научной экспертизы.

Лем увидел вспышку фотокамеры – одну, вторую – где-то в задней части дома. В коридоре толпился народ, поэтому Лем прошел вглубь дома через гостиную, столовую и кухню.

Уолт Гейнс стоял в обеденной зоне, за последним прожектором, окутанный полумраком. Но даже в темноте было видно, как исказилось от горя и ярости его лицо. Очевидно, сообщение о гибели помощника шерифа застало Уолта дома, так как на нем были потрепанные кроссовки, мятые бежевые слаксы и рубашка в красно-коричневую клетку с коротким рукавом. Несмотря на внушительные размеры, бычью шею и мускулистые руки, Уолт, с поникшими плечами, в домашней одежде, напоминал потерянного ребенка.

Из обеденной зоны Лему была видна прачечная, где по-прежнему лежало мертвое тело.

– Уолт, мне очень жаль. Очень жаль, – сказал Лем.

– Его звали Тил Портер. Мы с его отцом Редом Портером дружили двадцать пять лет. Ред только в прошлом году уволился из управления. Ну и что я теперь ему скажу? Господи! Мне придется сделать это самому, ведь мы были очень близки. Я не могу перепоручить это кому-нибудь другому.

Лем знал, что, когда кто-нибудь из людей шерифа погибал на боевом посту, Уолт никогда не перепоручал сообщить о его смерти своим помощникам. Он лично сообщал печальные новости семье убитого и оставался с ними, помогая перенести удар.

– Практически мы потеряли двоих, – произнес Уолт. – У второго тяжелейшее нервное потрясение.

– И каким образом Тил был…

– У него вырвали кишки, как у Далберга. Отрезали голову.

Аутсайдер, подумал Лем. Теперь никакого сомнения.