Татьяна Мастрюкова - Болотница

Наташка тогда, год назад, его у лавочки умоляла вернуться, попрекала, в любви вечной клялась. Серёга-то её в раздражении кулаком и пнул, достала его. Силы только не рассчитал. Наталья-то и упала, а головой приложилась об землю и будто не дышит. Так ему показалось. Запаниковал, оттащил тело подальше да поглубже, да в Колбасонку и кинул. Видать, Наташка всё же не мёртвая тогда была, только обморочная. Получается, так-таки сердечный дружок и убил её, утопил.

Сергей-то потом из деревни уехал, неизвестно куда. Больше не слышали ничего про него особенного. Хотя вроде через год-два дружки его трепались, что прирезали Серёгу, какая-то гопота напала, обчистила и бросила в закоулке помирать. Получил-таки своё. А то даже дела тогда не завели. Так оно было или нет, но Наташкино же тело так до сих пор и не нашли.

А сама она, как вода с речки сойдёт, приползает к парочкам, что на лавочке припозднились, или если ребятня вечерком рыбачит. Грустно ей, поди, одной болтаться на дне. Только вот ходить не может, ноги в воде размякли. Так она руками гребёт. Кого схватит, так непременно за ногу. И за собой тянет, сильно так. Если не вырвался – сгинул. А если вырвался, то всё равно потом ближе к зиме заболеет и помрёт.

Мы примолкли, обдумывая скорее печальную, чем страшную историю про Наташку с мягкими ногами. Было очень тихо и уже очень темно. Где-то далеко плеснула рыба.

Удивительно, как незаметно опустилась мгла. Только Колбасонка чуть поблёскивала перед нами.

Шшшшвык, шшшвык, шшшвык… Неприятный всё же звук издаёт раздвигаемая трава.

Как хорошо разносится даже самое тихое шуршание в наступившей тишине.

Антон как раз повернул ко мне выглядящее сейчас белёсой маской лицо, губы расплылись в ухмылочке (мол, съешь, городская ), и он уже начал говорить: «Вот так вот она…»

– Можно я с вами немножечко посижу? Мне так одиноко…

Этого было достаточно, чтобы мы завизжали и ломанули с берега к деревне, как подорванные. Громче всех верещал, как ни удивительно, Лёшка. Такой басовитый визг, не подделаешь.

Я тоже кричала и бежала, и мне немного стыдно об этом сейчас вспоминать. И тогда было стыдно, когда я остановилась только у нашей калитки, бешено хватая воздух ртом, потому что пару минут не могла отдышаться. Тем более что знала же, что ничего необыкновенного не произошло. Ну, воспользовался кто-то остроумный подходящим моментом, ещё так голос искусно подделал. А что до шелеста травы, то тот, кто полз (или пробирался), испугался не меньше нашего и зашелестел в противоположную сторону, лишь бы его не затоптали.

На самом деле, забавно вышло.

А кто тогда подал голос, так никто и не сознался…

Я поковыряла ногтем хвоинки, прилипшие к кривовато сделанному на полях дневника рисунку птичьих ног. Рисовать этот таинственный Е. Л. совсем не умел. И причём здесь птицы?

Кто болотное зловоние учует, тот настороже будь. Бывает, так заморочит, что сразу и не прочухаешь. Но первый знак, что в силу вступает. Вершать надо строго.

Всякое лето делить надобно. Засуха – беда для полей, благо для нас. Силу теряет, ссыхается, сядит в топи, если только сам не сунешься. Тут уж вцепится. Одному не справиться. В дождливое – каждую калюжинку берегись.

Как-то оборачиваться научилась похоже. Ежели не готов, голову потеряешь. Поверил – пропал. Пакостное дело творит. Для девок подружкой оборачивается, мужиков же на блуд ловит, наготой.

Ребята из Зелёново собирали ягоду, и видали, будто Зинаида сидит на чарусе. Совсем уже плоха, вся опухлая, утопленница. А потом повернулась и будто опять хороша. Манила их, плакала, ласково звала. Всё бросили, убёгли.

Максимовну увела. Бабка уже старая была, еле шкандыбала. Только тапки нашли на бережку, рядком стоят, как у своей постели ставила. За полчаса всего управилась, пока сноха к соседям ходила. Плакали сильно, а дальше искать запретил. У них ребятёнок в шестой класс ходит, заставил съехать к родне в область. Жалеют сильно бабку, славная была. Всех бы утащила.

Нечисть болотная, нечисть подколодная, от синего тумана, от чёрного дурмана, где гнилой колос, где седой волос, где красная тряпица, порчёнка-трясовица, не той тропой пойду, пойду в церковные ворота, зажгу свечу не венчальную, свечу поминальную, помяну нечистую силу за упокой. Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь.

Шарится под окнами в темени, каменюки ворочает. Если кто сунется проверить или окликнет, отзывается знакомо, за руки тянет. Становишься как обморочный, идёшь куда ведёт. Только не дать дотрагиваться.

В войну так обожралась, что вонью болотной из каждой лужи несло. Всех без разбору, и своих, и чужих хавала. Сказывали, будто аж на дорогу выбиралась, за лесом, с техники народ тянула за собой. Фашистских балдохов без числа, да и наших без счёту.

Всасывает да впитывает людское зло, как губка. Разбухает, жиреет.

Ежели ты не еда ей, ежели есть в человеке что-то эдакое, необъяснимое, занепременно нечисть захочет тебя сделать себе подобным. Застроптивился – сразу враг ей, будет всеми силами стараться тебя изничтожить. Выбор всегда есть. Смириться да не бороться легче. Вступить в борьбу, ответственным быть и страшно, и тяжко. А в опасной беде в любом случае будешь. Да только шанс победить есть всего в одном случае – бороться.

Как же это больно! Физическая боль, когда сознательно жертвую ими. Часто духом падаю… Думают, бездушный я. А я-то каждого помню, имена, лица, привычки. Не по своей воле. А отказаться не могу. Пожертвовать сотней, чтобы спасти десятки тысяч.

Коли кто в болоте заблудится, кто выхода не видает, то пусть молитовку эту читает. Тогда унимутся духи болотные, да отпустят в хату.

....болотники, пагубники, я вас говором сим унимаю. Я вас молитовкой поминаю. Тако от меня отойдите, мя отпустите, то меня не блудите, в болото не ведите…

После этой записи были вклеены две пожелтевшие вырезки, неизвестно откуда. Может быть, заметки из какой-то газеты, или из так любимого бывшими хозяевами дачи чтива про паранормальщину. Обе отчерчены красным карандашом и помечены восклицательными знаками:

«пошёл от лагеря с вёдрами до озерца. Идти было сравнительно недалеко, но за деревьями уже палатки не просматривались. Началось, когда уже почти добрался до озерца. Берег видел, вода поблескивала. Сначала обратил внимание, что стихли звуки. Ощущение неприятное. Знал, что такое происходит при приближении большого зверя. Не понял, почему не слышно ребят. Ускорил шаг, чтобы быстрее добраться до воды. Старался вёдрами не греметь. Потом уже почти бегом бежал. А озеро, как назло, только дальше становилось. Под ногами почва вязкая началась. Услышал, как сзади кто-то идёт следом. Думал, из наших кто-то на подмогу пришёл. Но за спиной никого не было. Нигде никого не было. Очень испугался. Потому что тишина, иду, а как на месте стою. И опасность чувствую, а не вижу. Во сне так бывает. Не понял, в чём дело. Кто-то же точно тяжёлый ходил и чавкал. Ощущение, что рядом неизвестный спрятался и выжидает, чтобы напасть. Нарочно стал вёдрами греметь и орать. Надеялся, меня свои услышат. И вот как отпустило. Звуки появились. Обычные лесные звуки. И страх ушёл. Развернулся и к лагерю чесанул. Хотелось быстрее оттуда уйти.