Татьяна Мастрюкова - Болотница

Теперь я вспомнила направление, оседлала велосипед и медленно покатила по пыльной дороге, прислушиваясь к обыкновенным деревенским звукам: где-то гремело радио, лаяла собака, жужжала пила, какой-то малыш требовал маму.

Обычная живая деревня.

Я уже собралась останавливаться и начинать обходить дворы, когда мне необыкновенно повезло: через три дома от меня, вынырнув откуда-то из-за кустов всё в том же застиранном сарафанчике и с тем же растрёпанным сальным хвостиком, та самая девчонка направилась к калитке с видом собственницы. Совершенно ясно было, что это её родной двор.

– Эй! Постой! – крикнула я, нажимая на педали. Голос сорвался, и я попробовала снова. Обращаться по имени сходу в голову не пришло. И как бы я звала её: Галка? Галина? Галя?

Девочка повернула голову, увидела меня, и глаза её широко раскрылись вместе со ртом. Она явно была удивлена и никак не ожидала такой встречи.

Я видела, что сейчас ей больше всего хочется сбежать от меня, но она опоздала: я уже соскочила с велосипеда и торопливо волокла его за собой к калитке.

– Привет! – запыхавшись, по инерции проявила я вежливость.

– Ага, – неопределённо буркнула девчонка, немного приходя в себя и оглядывая меня с ног до головы. – Чё тебе?

– Помнишь, тогда ты говорила, что Анцыбаловка нечистое место?

Галка, не понимая, к чему я клоню, приготовилась к обороне и насупилась ещё больше. Но с вызовом вздёрнула подбородок:

– Все наши знают, что нечистое место!

– Теперь и я знаю…

У меня опять, помимо воли, сдавило горло, и я замолчала, сжав зубы и изо всех сил стараясь не зареветь. Только не при этой девчонке!

Она же внимательно посмотрела на меня и убрала руку от калитки, в которую всё это время стояла вцепившись, чтобы чуть что дать дёру.

– Ты в чьём доме-то живёшь-то? У Лоскатухиных?

Я не знала. Папа, кажется, ни разу не упоминал фамилию владельца дома, у которого его снял. Даже по имени никак не называл, при мне, по крайней мере.

Но потом я вдруг вспомнила, что среди бумаг с чердака встречалась такая фамилия, и кивнула.

– С колодцем? – уточнила Галка. Я снова кивнула.

– Ты… Вы его… открыли?

– Да.

Девчонка изменилась в лице и отступила от меня на шаг, как от заразной. Рука её непроизвольно снова вцепилась в спасительную калитку.

– То есть не совсем открыли, приподняли крышку, – неизвестно почему уточнила я.

– Воду оттуда брали?

– Нет. Только моя мама…

– Забрала её ? – перебила Галка, во все глаза глядя на меня.

– Что? В смысле? – не поняла я.

– Мать твою забрала , так? Она забрала твою мать, так ведь? – в девчонке боролись любопытство и страх. Она подалась от меня чуть назад и ждала ответа, вся напряжённая, готовая сорваться с места и немедленно убежать прочь. И этот её страх напугал меня.

Тут тёплым дуновением ветра из Галкиного дома донёсся запах борща. В ответ на него громко откликнулся мой желудок. Я вспомнила, что нормально не ела с тех пор, как пропала мама.

Галка внимательно посмотрела на меня, поколебалась и, наконец, решительно тряхнув головой, предложила: «Иди поешь. Только не болтай при бабке!»

Она распахнула передо мной калитку, проследила, что я аккуратно поставила велосипед, прислонив его к забору и ничего не помяв, и тщательно заперла засов. Потом зашагала к крыльцу.

Ожидая увидеть на участке груду ржавого металла или другого мусора и не увидев в итоге ничего похожего (участок был самый обычный, ухоженный, без особенностей), я всё равно вошла в дом с некоторой опаской. Девчонка была какая-то непромытая, и я боялась, что и живёт она в не слишком чистом месте, и бабушку её представляла неопрятной старухой.

– Галина – это ведь «курица» по-итальянски, а Галка – совсем другая птица, – неизвестно почему подумала я. – От курицы хоть прок есть. А от галки?

Каково же было моё удивление, когда мы через тёмную полупустую прихожую (или как там в деревенских домах называется) прошли в дом и оказались в небольшой и чистой комнате, где невысокая и очень опрятная старушка в белоснежном платочке на белоснежных же волосах хлопотала у стола, накрытого скатертью с кистями. При виде меня она расплылась в широкой беззубой улыбке, потом спохватилась, быстро пошарила на столе, прикрыла рот ладошкой и уже через секунду сверкала зубами.

Тут я вспомнила, как выгляжу сама, в пыльной одежде, с утра не умытая и не причёсанная, и мне стало стыдно за свои мысли.

– Галочка, ты ж подружку привела, умничка!

– Не подружка она мне никакая, – буркнула Галка. – Поесть ей надо.

Не обратив внимание на бурчание внучки (или правнучки?), старушка захлопотала, усадив меня за стол, сунула в руку ложку и с умилением смотрела, как я жадно, изо всех сил стараясь соблюдать приличия, поглощаю вкуснючий борщ, закусывая огромным ломтём чёрного хлеба. От голода мне казалось, что я никогда в жизни не ела такого обалденного супа.

Украдкой я рассматривала комнату. Сразу было видно, что в доме жили многие поколения и не бросали его на зиму. По стенам над обязательным ковриком с плывущими по лесному озеру лебедями висели чёрно-белые фотографии нарядно одетых по случаю визита к фотографу мужчин и женщин. Полноватый парень в военной форме. В рамки фотопортретов были вставлены современные цветные снимки каких-то застолий, чьих-то младенцев. Такие же снимки украшали сервант. Я разглядела и Галкину фотку, где она мелкая с огромным букетом гладиолусов и двумя шарами белых бантов насупленно глядела в камеру, всем своим видом показывая, что не рада идти первый раз в первый класс, вопреки украшавшей снимок надписи. Сервант, конечно, вмещал в себя кучу безделушек и обязательный сервиз с аляповатыми цветами, а между тарелками стояли хрустальные бокалы.

Угол комнаты украшала потемневшая от времени старинная икона, стоявшая на особой полочке в окружении искусственных цветов и сухих веточек вербы, перед ней едва теплилась подвешенная лампадка. И прямо под иконой в красном углу стоял старый телевизор, квадратный, пузатый, с растопырившейся антенной.

Значит, телевидение в Зелёново было.

Никто не собирался уезжать, бросать этот дом, никто не боялся здесь жить.

– А ты, деточка, из какого дома? – интересовалась старушка, плохо скрывая изумление от быстроты, с какой я поглощала её суп. В то же время она явно была этим же удовлетворена как признанием своих кулинарных талантов.

– Из Анцыбаловки она, – тут же буркнула девчонка, не дав мне и рта раскрыть.

Глаза бабушки потрясённо расширились, не то от сильного удивления, не то от страха. Она, похоже, не нашлась, что сказать, хотя продолжала улыбаться. Быстрый взгляд на внучку вроде бы успокоил её, лицо смягчилось.