Татьяна Мастрюкова - Болотница

Нет, милиция людей так и не нашла. Может, и не заводили никакого дела. Там с ними, как обычно, Лоскатухины разбирались.

– А с домами их что стало? Кто там живёт теперь?

– Да что ты, что ты? Кто ж в них по своей воле поселится-то? За Ларискиной семьи хозяйством Лоскатухины следили, как обычно. А Онучковых дом выждали положенный срок, да и сровняли с землёй. Проклятое место или не проклятое, а чтоб не пропадало, так колхоз велел всё засеять. Кормовое поле сделали, пусть и близёхонько к деревне, а хоть какой толк.

– Но меня никто не пытался утащить, и никто не возвращал, – тихо напомнила я. Но что бабка, что девчонка сразу будто нацепили на себя бесстрастные маски. Таким пустым взглядом смотрят на предмет мебели, на мелькнувшую птицу за окном. Если бы они заткнули руками уши и принялись бы во весь голос болтать, только чтобы меня не слышать, и то было бы менее обидно.

Когда я поднялась, чтобы уйти, старуха даже не сдержала вздох облегчения, хотя явно испытывала уколы совести. Но было что-то гораздо более весомое, чем совесть, что заставляло пожилую женщину поступать именно так, а не иначе. Галка с сочувствием смотрела на меня, но, когда она попыталась пойти проводить меня, бабка цепко схватила внучку за запястье и удержала, и девочка не стала сопротивляться. И шанс получить хоть какую-то помощь от Галки был упущен.

Закрыв за собой калитку, я обернулась и заметила в окне два лица, внимательно наблюдающих мой уход. Я сдержала порыв помахать им рукой. На девчонкином лице было написано сочувствие и одновременно жадное любопытство, как у зеваки, глазеющего на жертву катастрофы. Лицо старухи словно окаменело. Как только она заметила, что я смотрю на них, то немедленно отпрянула от окна и даже занавеску задёрнула, а потом оттащила упирающуюся внучку. Только сейчас до меня внезапно дошло, что я так и не узнала, как зовут бабушку Галки. Она словно отстранилась от меня, не спросив ни моего имени и не назвав своего. Отстранилась как от какой-то заразной. И вообще они старались при мне не упоминать не то что фамилию, но и своих имён. А то, что я знаю, как зовут внучку, бабушку совсем не обрадовало. Будто я какая прокажённая или могла навести на неё порчу. Это было очень горько и обидно, потому что несправедливо.

Меня неожиданно накрыл прилив злости. Я им ничего не сделала! Хотелось швырнуть им в окно камень, сломать калитку, порушить чего-нибудь. Но вместо этого я только покрепче сжала руль велосипеда.

Прежде чем отправиться в обратный путь, я зашла в магазин за продуктами. Продавщица, изнывающая от жары и безделья за прилавком, улыбнулась мне, как старой знакомой, и приветливо констатировала: «Чё, без мамы приехала?» Я смогла только молча кивнуть, сглатывая неожиданно образовавшийся в горле комок и изо всех сил стараясь не разреветься, потому что слёзы сразу подступили к глазам.

Эта продавщица пахла потом и пивом, была такая живая, беспечная, что у меня против воли поднялась волна ненависти к ней, да и ко всей деревне вообще. Моя-то мама неизвестно где. То есть это мне неизвестно, а местные точно знают. И продавщица эта развесёлая знает. Скажи ей сейчас про свою беду, может, вообще вытолкает взашей из магазина…

Стараясь изо всех сил сохранить вежливость, я купила, старательно подсчитывая в уме траты, сосиски, хлеб, овощи, моток красной ленты, десять коробков спичек, и тут мой взгляд остановился на хипповском сарафане, в котором ушла мама…

Всё здесь, куда бы я ни пошла, на что бы ни посмотрела, напоминало о моей беде.

– Сколько стоит этот сарафан? – вдруг вырвалось у меня.

– А, саянчик приглянулся? Да твоего ж размера нету, деточка, – всплеснула руками продавщица и заколыхалась всем телом от смеха.

– Всё равно. Дайте самый маленький.

Золотой зуб аж сверкнул, когда продавщица, схватившись за бока, расхохоталась.

– Самый маленький! – передразнила она меня. – Это ж мамка твоя купила, у неё поспроси пофорсить. А то ж остальное на таких, как я.

Она любовно погладила себя по крутым бокам, украшенным воланами, явно одобряя свой обширный размер. На толстых пальцах поблескивали кольца с массивными камнями.

У неё было хорошее настроение. Почему бы и нет. У неё никто не крал маму.

Умом я понимала, что тётенька совсем не хотела меня обидеть, но всё равно чувствовала себя именно так. Раздражала её жизнерадостность, её золотой зуб, воланы на фартуке, терпкий запах пота, громкий голос.

Тут в магазин зашёл какой-то дядька, явно из местных, и продавщица мгновенно забыла обо мне, переключив всё своё внимание на более перспективного покупателя.

Я очень сухо попрощалась и, не получив ответа, вышла из магазина. Приладив пакет с продуктами на багажник, отправилась обратно в Анцыбаловку, с силой нажимая на педали велосипеда, словно вымещая на них свою злость.

Никому не было до меня дела. Никому не было со мной по пути.

И всё же на краю деревни я остановилась и осмотрелась. Где-то здесь были целые хозяйства, с хлевом для скотины, с добротным домом. Раньше я не замечала, но теперь увидела, что сочная трава по обе стороны дороги к лесу шла квадратами. Словно Зелёново отодвигалось и от леса, и от Анцыбаловки за ним, жертвуя землёй ради своего спокойствия. Прóклятой землёй…

Я твёрдо решила никак не реагировать ни на какие подозрительные звуки, не оглядываться и ни в коем случае не останавливаться по дороге. Но, не смотря на все эти ухищрения, мне всё равно было гораздо страшнее, чем раньше. Некстати вспомнился колхозный активист, которого убили в лесу после его обещаний осушить болото. За церковь и семью священника никто не заступился. Может, и не кулаки вовсе напали на него…

Услышав отдалённый собачий лай, я чуть не выпустила руль от неожиданности, резко вильнула влево, не удержала равновесие и на первой же ямке грохнулась на землю. Ушиблась я не сильно, не особо больно, но подскочила как ошпаренная, дико озираясь. Стояла тишина. Только ветер вдруг налетел на верхушки деревьев, и они стали гнуться, стонать почти человеческими голосами.

По спине пробежал озноб, и кожу на затылке под волосами будто стянуло ледяными пальцами. Где-то в глубине леса послышался тихий треск, и снова всё стихло.

Как бешеная, я вскочила на велосипед и налегла на педали, не обращая больше внимания ни на что, кроме дороги прямо перед собой. Мне казалось, что стоит мне только чуть-чуть оглянуться, даже просто скосить глаза в сторону, как прямо рядом с собой я увижу чью-то фигуру, которая протягивает ко мне руки…

Стараясь по возможности отвлечься от окружающей действительности, я упрямо смотрела прямо перед собой и невольно мысленно прокручивала разговор с деревенскими. Сейчас до меня дошло, что, пожалуй, теперь историю семьи Лоскатухиных я знаю лучше, чем свою собственную.