Татьяна Мастрюкова - Болотница

Папа очень рано потерял обоих родителей, но никогда не распространялся о том, что же с ними такое произошло, а мама, которая, разумеется, была в курсе, его в этом молчании поддерживала. Я же никогда не уточняла детали, не интересовалась, потому что всё казалось само собой разумеющимся, ну вот как папина седая прядь. Настолько привычно, что перестаёшь обращать внимание.

Зато папа с удовольствием рассказывал, как они с дедом и бабкой жили в отдалённом лесничестве с говорящим названием Край Медвежий. Одноэтажный бревенчатый дом стоял прямо посреди леса, довольно далеко и от ближайшего человеческого жилья. Чтобы добраться до них, нужно было ехать на поезде от города, потом сойти на полустанке и ждать рейсовый автобус, на нём доехать до остановки на трассе неподалёку от деревни, а потом, пройдя её насквозь, идти прямиком через лес, собственно Краем Медвежьим и называющийся. Дорогу, бывало, перебегали кабаны, от которых следовало держаться подальше, водились там и медведи, и волки.

Впрочем, у деда был мотоцикл с коляской, который своим треском мог кого угодно напугать, и слышно его было за версту, когда дед ездил в деревню и обратно.

Хотя никаких детей рядом не было, папа ребёнком совсем не скучал, постоянно занимаясь по хозяйству наравне со взрослыми, а игр ему хватало и с собакой, которая и дом охраняла, и с дедом по делам ходила. Жизнь на природе была прекрасна, и папа с воодушевлением её вспоминал. Говорил, что до сих пор ему снится, как они с дедом возятся с мотоциклом, а потом он помогает дрова колоть. Лес, рассказывал папа, был богатый, и всё необходимое им давал. Например, когда внук по поручению бабушки собирал грибы, то ему даже не приходилось далеко ходить. Всего-то надо было дойти до забора, чтобы набрать достаточно белых для супа. Других грибов бабушка не признавала, даже подберёзовики просто выбрасывала в компостную кучу, а при виде сыроежек кричала, будто её собрались отравить. За малиной с черникой тоже не приходилось уходить дальше забора, и ягоды нужно было собирать в корзину непременно крупные и крепкие, за мелкие и перезревшие бабушка бранила, но не потому, что была ворчуньей, а потому, что подходящие ягоды было очень легко набрать. Дедушка ставил в лесу силки на птиц, иногда приносил зайчатину.

Зимой же жизнь замирала, а снегу бывало столько, что их дворняжке приходилось нагибать голову, чтобы заглянуть в окна дома, когда она бегала по двору.

Никаких благ цивилизации не было, кроме разве что керосиновых ламп, радиоприёмника и дедушкиного мотоцикла. Воду набирали из колодца, ею же поливали огород, ею же мылись. Раз в неделю топили баню. Готовили на огромной печи, занимавшей половину дома. Папе, как самому маленькому, стелили совсем по-старинному на полатях, где всегда, по его словам, было жарко и очень уютно. Отсутствие электричества заставляло ложиться спать с наступлением сумерек и вставать с рассветом.

Одно время даже была коза, на молоке которой бабушка делала и творог, и сметану. Коза папу недолюбливала и при случае пыталась боднуть. И поэтому, когда однажды она куда-то девалась, он так обрадовался, даже не поинтересовался, что случилось. А молоко с тех пор дед возил из деревни на своём мотоцикле.

Хотя дом стоял очень далеко от другого жилья и был окружён надёжным забором, дверь на ночь всегда запиралась, и собака никогда не оставалась на дворе без надобности. Папа над этим фактом никогда не задумывался, пока однажды его четвероногий друг не вернулся из леса, а на следующий же день дед с бабкой собрали нехитрые пожитки и быстро переехали сначала в ближайшее село, а потом и вовсе в город.

Объясняли, будто бы их собаку разодрали матёрые, целая стая, которая натаскивала молодняк. Их видели деревенские, которые в связи с этим сами лишний раз в лес не совались. И ещё кто-то стал рвать силки, которые дед ставил на птиц.

На следующий год папа пошёл в первый класс и полностью втянулся в городскую жизнь. Больше никогда он в доме своего детства не был. Вроде бы сначала просил деда с бабкой съездить туда хотя бы на летние каникулы, но они находили массу отговорок, почему это невозможно, а потом и вовсе сказали, что по какой-то причине дом вместе с подсобным хозяйством полностью сгорел.

Своих прадеда с прабабкой я не помню, они скончались один за другим, когда я была ещё совсем маленькой. А мамины родители в советское время уехали на Север на заработки, да так и остались в далёком маленьком посёлке под смешным названием Куличики, откуда лишний раз не выберешься на большую землю. Мама, которую с её бабушкой, мамой маминой мамы, оставили в городе, чтобы она смогла закончить школу и продолжить образование, сначала из-за долгой и дорогой дороги, а потом уже, как она говорила, из принципа в Куличики не приезжала, предпочитая общаться с родителями при помощи писем (телефона и тем более интернета там до сих пор нет), либо приглашая их к нам. Впрочем, дедушка с бабушкой очень редко и неохотно навещали нас, стесняясь папы, смущаясь большого города и очень боясь причинить нам беспокойство. Привозили всегда много банок с вареньем из лесной ягоды и ящик вяленой рыбы. О своей жизни рассказывали скупо, мол, ничего интересного, как всегда.

Вот, собственно, и всё, что я знала о своих предках.

У первого анцыбаловского дома я соскочила с велосипеда и только тогда оглянулась.

Пустынная дорога терялась между деревьями, вокруг неё шумел лес, неприветливый, с сочной зелёной листвой.

И только сейчас мне пришло в голову, что в Зелёново я могла бы воспользоваться мобильным интернетом и сотовой связью, найти интересующие меня сведения в интернете, посоветоваться с подругами, в конце концов, позвонить папе с ультиматумом немедленно приехать и разобраться с ситуацией. Ни о чём этом я даже не задумалась, пока была реальная возможность. Не возвращаться же теперь…

Василий Фёдорович наверняка был на месте, как обычно.

Я провезла велосипед мимо пластом валяющейся рыжей собаки, которая даже не соизволила приподнять хотя бы ухо, чтобы как-то обозначить, что заметила меня. Если бы я не видела до этого, что она и раньше так валялась, то однозначно приняла бы псину за дохлятину. Неприятную мысль о том, что собака и правда давно издохла и передвигается изредка с места на место только по инерции или благодаря какой-то магии, я насильно отогнала от себя. Правда, от собаки воняло, но не больше, чем от любой другой уличной животины, привыкшей копаться в помойках и прочей тухлятине.

Прислонив велосипед к перилам крыльца и повесив пакет с продуктами на плечо, я решительно постучала в дверь и не собиралась уходить до тех пор, пока хозяин транспортного средства и рыжей дохлятины не откликнется. Понятно было, что он надеялся, что я оставлю велосипед и уйду, но это в мои планы не входило.