Татьяна Мастрюкова - Болотница

А утром он уже знал, как действовать. С песнями и прибаутками удалось за день пройти половину пути к краю болота. В правой руке, наготове, карабин, в левой – щуп, проверять дорогу. Туманная стена, словно живое существо, вежливо, но неуклонно держалась на равном расстоянии, но отступать не собиралась. Брусилов видел, как толкается за этой стеной что-то, следует параллельно ему. Иногда звуки окружающего мира пробивались сквозь туман, но потом неизменно исчезали. А когда рядом раздавались чавкающие шаги, Брусилов сам замолкал. Но не останавливался.

На следующий день он вышел на твёрдую почву и с облегчением повалился на мох под елями. Туман подошёл вплотную к подошвам его сапог. И Брусилов почувствовал, будто кто-то постучал по ним словно твёрдой палочкой. Или большим когтем. В любом случае ноги он инстинктивно отдёрнул.

А в тумане послышались удаляющиеся чавкающие шаги.

И теперь уж Брусилов вчистил от болота. Да как вчистил! Побил все нормы ГТО по бегу по пересечённой местности. Так, без остановок и на адреналине, прошагал, пока неожиданно для себя не очутился на человеческой тропе, натоптанной до мелкой пыли, с выбитой травой. Местность показалась ему знакомой, но он не был уверен до тех пор, пока не вышел прямиком к той деревне, которую покинул четыре дня назад…

Деревенские встретили его так же радушно, спрашивали: почему вернулся, забыл что. Интересовались, много ли образцов набрал. И очень удивились, что нисколько. Но гораздо меньше удивились, чем сам Брусилов. Потому что, по словам деревенских, отсутствовал он почти две с половиной недели. И они его точно обратно не ждали. Он же сам подробно свой маршрут им описал, и обратный крюк в него абсолютно не входил.

А на его уверения недоверчиво посмеивались, подозревая какой-то подвох.

– Дело даже не в этом, – Виктор Иванович с непонятной ухмылкой потёр подбородок, будто у него челюсть свело. – Деревенские глаза вытаращили, когда я говорил про болото. Нет, говорят, никакой топи в лесу рядом с деревней. Да ещё такой обширной. Уж они бы знали.

Озерцо есть, но так, скорее лужа. Разве что снегом питается, а в основном полусухое стоит.

Брусилов тогда спорить не стал, просто карту расстелил на столе и смотрит: вот река, вот их деревня, вот та, куда он не дошёл, вот между ними нежилая тайга. И тут его охватывает неприятное чувство, особенно неловкое перед посмеивающимися деревенскими – нет никакого болота рядом с деревней на карте. Не полоумный же он, совершенно трезвый, не новичок, который карту читать не умеет, и лужу от болота отличить не может.

Тут Брусилова один бывалый охотник в сторонку отводит и тихо говорит: «Старики былички сказывают, а в основном помалкивают, не мужицкое это дело. Был один Ваня, пропал на месяц, а потом тоже про болото болтал. Так Ваня за воротник хорошо закладывал. Ты, мужик, лучше иди другой тропой. Будет подольше, да понадёжней».

Некому про болото рассказывать, если никто не возвращался. Может статься, до сих пор там бродят.

Коренные жители тайги не одну и не две истории навскидку вспомнят, как трёхлетний или четырёхлетний ребёнок, мальчик или девочка, не суть важно, пропадал в лесу. От родителей отстал, когда ягоду собирали, или самому что в голову стукнуло, но ушёл и исчез. Но, в отличие от многих других случаев, конец у этих не печальный. Конечно, немедленные поиски организуют. И уже совсем надежду теряют, потому как проходят не одни сутки, а в тайге любому без экипировки и опыта, да ночью, да с мошкой и серьёзным зверьём, прямо скажем, хана. А здесь чуть ли не босиком, в одной рубашонке малыш, говорить ещё толком не умеет. А тут вдруг этот уже практически оплаканный родными ребёнок находится живой и здоровый. И даже не особенно успевший испугаться. Иногда рядом совсем находится, где искали уже, каждый куст прочесали, каждую кочку перевернули. А иногда за много километров от родной деревни, в другом поселении, куда взрослому мужчине по тайге добраться ой как не просто за такой срок. Только вот взрослому и время надо, и силы, и знание дороги, а для этого малыша время сузилось, вильнуло, исказило пространство. Он и устать не успел, и замёрзнуть не успел, ягодами голод утолил, потому что не сильно проголодался. А что ему уставать да голодать, когда для него прошло несколько часов, или того меньше! Они и рассказать толково не могут, что к чему. Шёл и шёл, думал, что домой. Только это не свой дом, а чужая деревня. Тут-то и начинают они рыдать, тут-то и пугаются.

Малым детям, невинным душам, не замутнённым цивилизацией и псевдонаучной мишурой, которую выдают за истину в последней инстанции, гораздо легче и попасть, и принять как должное всё, что взрослому человеку трудно объяснить логикой и физикой. А потому стыдно признавать.

На Брусилова тоже косо, с усмешкой, как ему казалось, посмотрели: мол, сломался геолог, молодой парень – куда ему одиночество в тайге выдержать, озерцо с болотом спутал, три недели бродил. Бросай, мол, пить, коли не умеешь.

А он всю ночь потом думал, курил папиросу одну за другой. Думал и не додумался. Известная ему наука случившееся с ним никак не объясняла, а, будучи безбожником, больше опираться в своих умозаключениях ему было не на что. Теория с болотным газом больше всего вписывалась в обычную картину мира, Брусилов в конце концов её и принял. Чёрт, которого не бывает, с ним, с отсутствием по факту болота.

Через день Виктор Иванович собрался дальше, причём даже не потребовалось особенно пополнять запасы крупы, муки да сала, и пошёл на этот раз, от греха подальше, по длинной тропе. Тридцать километров отмахал, там поднялся к обнажениям, работал несколько дней. Потом спустился в долину реки, вышел на известную тропу, выведшую через пять километров к просеке. А там через два дня просека пришла к дороге, откуда геолог легко дошёл до деревни, где оставил собранную коллекцию породы, дневник запечатал сургучной печатью у местного представителя власти, на которого возлагалась обязанность отослать в геологоуправление коллекцию с дневником. А сам, отдохнув дня два, опять нырнул в таёжные дебри выполнять комсомольский наказ, потому что путешествие его ещё не закончилось.

Злоключения Брусилова закончились, а мои, похоже, нет.

Почему Лоскатухин решил, что это происшествие с геологом важно? Три восклицательных знака, красный карандаш, знакомым почерком начертанное восклицание – всё указывало на значимость для деда Евгения истории этого самого Брусилова.

Ведь всё описанное в статье происходило совершенно в другом месте, далеко от Анцыбаловки.

Недоумевая, я задумалась и так ничего и не придумала. К тому же мысли путались, словно плыли куда-то.

Голова гудела, тело стало каким-то ватным, меня немного подташнивало. Я решила немного прилечь, чтобы голова окончательно не разболелась, но едва коснулась щекой подушки, как мгновенно отрубилась.