Тёма Шумов - Тиховодье

С кем не спать

А с кем дружить

Она терпеть не могла подобные песни, – все эти «черные глаза», все эти «ах-охи». Ее просто выворачивало от первых же нот группы Фристайл и певцов вроде Авраама Руссо. Она почувствовала себя униженной, и это придало ей силы и помогло вырваться.

Оглядывая класс, она замечает группу одноклассников, собравшуюся вокруг последней парты в ряду у окна, на которой сидит ее сосед Мишка. В руках он держит, демонстрируя всем и наслаждаясь производимым эффектом новый флагманский смартфон с символом обкусанного яблока на задней панели.

– Предки, бля, жмоты, – рассказывает он. – Всего на тридцать два гига купили. Мамаша, все, падла. Отец не против был взять покруче, а она закатила истерику, – ей шуба новая нужна, ей скоро нас кормить нечем будет. Папаша и сломался, слабак. Вдарил бы ей лучше хорошенько, как раньше, когда я мелким был, чтобы она по стенке растеклась. Да куда уж ему. Разжирел, подкаблучником стал.

Она подходит к ним, борясь с противоречивыми чувствами – с одной стороны ей нестерпимо хочется посмотреть на модный гаджет, с другой у нее внутри вскипает океан ненависти. Мишка – кажется ей неблагодарным сучонком, которому все дается просто так. Стоит только ему что-то захотеть и это уже у него в кармане. Но больше всего ему повезло с родителями, а именно с матерью. Она чувствует, что готова вырвать и скормить ему его собственный язык, чтобы он впредь никогда не смог о ней плохо отзываться.

– А мне и такого никогда не купят, – говорит кто-то из окружавшей его компании. Остальные одобрительно кивают.

– Да, папаня молодец, – отвечает Мишка. – Только с мамашей для сына он не попал в обойму. Жадная тупая курица…

– Заткнись, – произносит она, подходя к нему. – Ты не должен говорить так о своей матери. Ты должен быть благодарен ей, урод. Вместе со своим уродским отцом.

– Ты кого уродом назвал, жертва суицида? – он вскакивает и толкает ее в грудь.

Спотыкаясь о чей-то рюкзак, она заваливается на парту за спиной. Сознание меркнет, заволакиваясь кровавым туманом, посреди которого сверкают черные молнии.

Резкий скрип створки сложенной доски под ладонью заставил ее испуганно отдернуть руку.

В том месте, где только что находилась ладонь, с силой вдавливая мел в зеленый пластик, кто-то нарисовал большую жирную стрелку и подписал: « Открой меня».

Вспомнилось, как мальчишки во дворе, дурачась писали « Вымой меня» на машинах, покрытых толстым слоем засохшей грязи. Максим тоже пытался следовать их примеру, но поскольку писал он еще плохо, все, на что его хватало – это нарисовать смайлик.

Вымой меня, и ты увидишь, какая я красивая, как переливается и сияет мой кузов, как ярко светят мои ксеноновые фары.

Но в ее случае речь доски, обращенная к ней, звучала бы иначе, – открой меня, и ты увидишь глядящую в тебя бездну .

Кожа на кончиках пальцев казалась сухой и стянутой. Она машинально потёрла их о мокрые джинсы и на ткани остались белые разводы. Меловая пыль забилась глубоко в линии жизни и сердца, выделила папиллярные линии, подчеркивая сложный рельеф ее ладони и делая ее похожей на карту местности из учебника географии.

Открой меня.

Катя могла бы поклясться, что еще несколько минут назад этой надписи не было. Когда она входила в класс, её взгляд скользнул по доске и в тот раз на ней отсутствовали какие бы то ни было надписи. Более того – створки были распахнуты и разведены в стороны.

Открой меня.

Она осторожно прикоснулась к алюминиевому уголку и дернула край доски на себя. Створка откинулась с поразительной легкостью и ударилась о стену. Качнулся плакат, висящий правее. С шорохом и шуршанием на пол осыпалась отбитая штукатурка.

На доске оказались две строчки, написанные крупными печатными буквами:

Все виды минета, сосу и глотаю

Туалет, третья кабинка, спросить Макса

Справа, сквозь оставленную приоткрытой дверь донеслись быстрые гулкие шаги. Кто-то пробежал мимо класса.

– Эй, подожди! – крикнула она.

Громкое топанье прервалось за мгновение до того, как Екатерина выбежала из класса. Она глубоко вздохнула и приготовилась снова окрикнуть скрывавшегося и избегающего ее мальчика (почему-то она была убеждена, что это именно мальчик), но широкий и мрачный холл оказался пустым. Только тишина – неустойчивая, звенящая как перетянутая струна, тишина хрупкая как стекло, – наполняла его. Казалось, достаточно малейшего звука, и он подобно камушку разобьет стеклянную преграду и тысячи мелких осколков обрушатся на нее, погребая под собой, вонзаясь и впиваясь в лицо, в шею, в кисти рук, оглушая звоном и треском.

Катя съежилась, ощутив себя беззащитной и уязвимой. Она подумала, что балансирует на тонкой грани безумия, стоит на краю оврага, до тошноты и головокружения, до странного иррационального порыва шагнуть в пустоту, до рези в глазах, вглядываясь в бездну.

Холл через окно заливал свет включившегося на улице фонаря. С той стороны на подоконнике сидела нахохлившаяся ворона. Неподвижностью напоминая произведение мастера таксидермиста, она смотрела на женщину немигающим взглядом.

Екатерина сделала шаг по направлению к темному коридору, ведущему вглубь здания. И одновременно с этим ворона за окном встрепенулась, хлопнула крыльями и, повернувшись к ней, три раза подряд ударила клювом в стекло.

– Кыш, – попыталась крикнуть ей Катя, но голос подвел. Слова оцарапали пересохшие связки. Получилось что-то нечленораздельное и скомканное. Хрустальная тишина, окружавшая ее, оказалась отнюдь не такой хрупкой, как можно было подумать. Проглотив ее слова, вместо того чтобы расколоться, она лишь плотнее сжала женщину в своих объятиях.

Ворона, наклонив, повернула голову, – так, как умеют это делать только птицы, – осуждающе смотря на нее одним глазом.

– Ты – умная, – произнесла Катя, прокашлявшись, и в этот раз голос не сорвался. – Ты же видела, кто сейчас пробежал?

Ворона, переместила голову с одной стороны на другую, будто отрицательно помотав ей.

– Хочешь сказать, мне померещилось?

Ворона опять покрутила головой.

– А может это была ты?

Ворона открыла рот, беззвучно каркнув. Всем своим видом, она показывала, что шокирована, этим предположением.

– Черт с тобой, – Катя вышла из холла в длинный темный коридор.

Тут ей снова пришлось достать смартфон и использовать его как фонарик. Казавшаяся когда-то раньше, возможно в другой жизни, мощной, вспышка, как выяснилось, давала хоть и яркий, но холодный и рассеянный свет. Его хватало максимум на то, чтобы вырвать из плена обступившей ее тьмы участок в три-четыре метра. Коридор же казался бесконечным. Он походил на пищевод гигантского чудовища.