Тёма Шумов - Тиховодье

Катя обнаружила на стене план этажа. Она лишь пару раз была тут. Последний раз совсем недавно…

…или безнадежно давно?..

…на последнем звонке, когда Максим вместе с другими первоклашками поздравлял с окончанием школы выпускников. Но, как оказалось, отлично запомнила расположение кабинетов и причудливые сплетения лестниц и коридоров. Хотя и принято считать, что слабый пол страдает пространственным кретинизмом, и она порой действительно замечала за собой его проявления, плутая в трех соснах во время походов за грибами, однако в этот раз память ее не подвела. Спортивный зал находился на втором этаже перемычки и петляющий, погруженный во мрак, то расширяющийся, то сужающийся коридор выведет ее прямо к его дверям.

Громкое эхо шагов, многократно отражаясь от стен, бежало впереди. В одном ритме с эхом лихорадочно метался луч вспышки смартфона. Пару раз она останавливалась, разглядывая висевшие над головой указатели с номерами классных комнат, и в этот момент затхлое, тяжелое безмолвие обволакивало ее, и принималось стискивать в своих ледяных тисках. Безмолвие кладбищ и гробниц.

Пустая школа, поглощенная неожиданно наступившими сумерками, пугала. Внушала ужас больший, чем опустевший заливаемый дождем город. Вновь невольно вспоминались сотни голливудских фильмов, в которых все население планеты уничтожается инопланетным вирусом, восставшими из могил мертвецами, астероидом и разумными обезьянами. На какой-то миг ей даже показалось, что она – единственный человек, оставшийся на земле после Апокалипсиса.

Но, конечно же, это было не так. Она не одна. Максим с ней. Он всегда был с ней и всегда будет. Она найдет сына, где бы и кто его не прятал. Найдет, чего бы ей это не стоило. Пусть ее закинуло в параллельный мир, в червоточину или временной разлом. Пусть даже она умерла и пребывает в аду или чистилище. Внутри нее есть нечто большее чем вся остальная вселенная, нечто что заставляет ее бродить по улицам несмотря на дождь, что дает ей силы не думать о себе, и не жалеть себя.

Это любовь.

В свете вспышки, на границе размытого светового пятна, ей почудилось порывистое движение. Призрачное и краткое, как дуновение. Будто невесомая тень скользнула поперек коридора, метнувшись от одной стены к другой.

Под потолком протяжно и надрывно скрипнуло.

Она подняла голову. Впереди раскачивался указатель. Петли креплений издали очередной отвратительный скрежет и ее передернуло. Звук был еще более неприятен, чем голос карлика. То, что заставило указатель раскачиваться, не было сквозняком, как она решила вначале. Влажный и липкий воздух был совершенно неподвижным. Но тогда что?

Катя представила, как перебежавшая дорогу тень легко подпрыгивает и толкает указатель, желая привлечь ее внимание. И внезапная мысль – может это призрак Макса? – как вспышка, как острое лезвие вонзилась в сознание, вскрывая его как старую и ржавую консервную банку. Может это именно он пытается достучаться до ее сердца, докричаться до нее?

Глупость, конечно. Но в пустой темной школе, какие только мысли не лезут в голову.

Указатель постепенно замедлял свои движения.

Туалет , – прочитала она. Стрелка перед огромной буквой «М» показывала на право, – в ту сторону, в которую метнулась и тень призрака.

Через пару шагов, прямо под указателем появилась дверь, распахнутая так, что перекрывала собой половину коридора. Обойдя ее, Катя увидела подпиравшее дверь потемневшее оцинкованное ведро, наполовину заполненное грязной водой. Свет вспышки скользнул в проем, высветив голубоватую кафельную стену и уходящий вглубь ряд писсуаров. Световое пятно растеклось по темной матовой поверхности окна и выскочило в коридор.

В этот момент она отчетливо различила в окутывавшей ее тишине тихий одинокий всхлип и вздрогнула.

Замерев и прислушавшись, она уловила только монотонное и ритмичное глухое постукивание. Где-то внутри помещения из неплотно закрытого крана капала вода.

Или это дождь стучал по подоконнику, прорываясь в ее вселенную сквозь оконное стекло.

Раздираемая противоречивыми чувствами (с одной стороны страхом, с другой – желанием войти внутрь), она сделала робкий шаг и снова услышала сдавленный всхлип. И следом за ним детский голос с отчаянием и надрывом пропел:

Пусть мама услышит, пусть мама придет,

Пусть мама меня непременно найдет!

Ведь так не бывает на свете,

Чтоб были потеряны дети.

У нее перехватило дыхание.

– Кто тут? – спросила она, делая пару шагов внутрь и освещая себе путь вспышкой камеры.

Раковина с капающим краном оказалась в углублении у левой стены. Луч света отразился в треснувшем зеркале, на мгновение ослепив ее. В зажмуренных глазах заплясали разноцветные зайчики. Поморгав, и вновь привыкнув к темноте, Катя разглядела три кабинки. Две из них были открыты, а дверь третьей – последней, той, что была ближе к окну, – казалась закрытой.

– Эй, – позвала она. – Не бойся меня. Просто расскажи мне кто ты, хорошо.

В ответ, спрятавшийся от нее мальчик, шумно вдохнул сквозь заложенный нос и дрожащим полным отчаяния голосом пропел последние две строчки «песни мамонтенка»:

Ведь так не бывает на свете,

Чтоб были потеряны дети.

– Ты потерялся? – спросила Катя. – Я могу помочь тебе.

Открытые кабинки оказались пустыми. На унитазе в первой лежали картонные коробки, во второй не было ничего кроме обрезков труб и старых вонючих тряпок.

– Как может помочь, тот, кто сам потерялся? – раздалось из третьей кабинки.

– Я не… – попробовала возразить Катя, но замолчала, ища нужные слова.

Мальчик был прав. Она – потеряшка, такая же, как и он.

– Может вместе найти выход нам будет легче? – предположила она.

– Может – да. А может – нет, – ответил он.

– Конечно, легче. Тебе сколько лет? Как тебя зовут?

Она посветила вспышкой на пол под кабинкой и увидела ногу в серой кроссовке «New Balance». Точно такие же она купила в прошлом году сыну для занятий физкультурой.

– Максим, – мальчик всхлипнул. – Мне семь.

Катя замерла, не поверив тому, что услышала.

– Макс, – прошептала она. – Это ты? Мышь? Это мама. Наконец я нашла тебя. Солнышко моё. Иди скорее сюда.

– Мама? – голос мальчика дрогнул, и произнесенные слова будто повисли в воздухе. Застыли, вмерзнув в него, вместе с отсчитывающими длительность секундами, вместе со стуком её сердца. Весь мир замер, и только ее мысли беспомощно метались заключенные в ледяную тюрьму, сталкиваясь и поедая сами себя.

– Нет. Тебе не обмануть меня. Ты не можешь быть моей мамой, – заключил он, когда мгновение растаяло и дало трещину. – Ты одна из них. Из всех этих чудовищ. Моя мамочка умерла. Я видел это своими глазами и теперь знаю, что такое смерть. Это когда уходят и не возвращаются. А ты остаешься в темноте и в одиночестве. И ты чувствуешь свою вину за то, что произошло. И все говорят тебе – не словами, а глазами, словами такого никто не скажет, – все подтверждают, да, это только твоя вина. Если бы я послушал ее…