Тёма Шумов - Тиховодье

Карлик стоял где-то совсем рядом. Ей показалось, она чувствует его дыхание.

– Нет. Я никогда не бывала здесь прежде.

– Ой ли! – Карлик засмеялся. – Ты не овечка, ты – трусливая овца. Вспомни, наконец, сколько раз ты бывала тут, пока Макс сидел перед железной дорогой. Глупый маленький мальчик, свято веривший в безгрешность своей матери, он наивно полагал, что она стоит за его спиной.

Одна из стеклянных полок сорвалась с удерживающих ее креплений и упала на пол, расколовшись на три части. Предметы, лежавшие на ней до этого, разлетелись по сторонам. Фаллоимитатор, колода карт с откровенными фото, странное ветвистое изделие, напоминавшее жирного инопланетного червя в период почкования. Банка с какой-то мазью опрокинулась, с нее слетела стеклянная крышка, и наружу вытекло вязкое бледно-желтое содержимое.

Катю передернуло. Тошнота и головокружение, заставили пальцы судорожно вцепиться в край банкетки.

– Перестань, – взмолилась она. – Не надо. Мне нехорошо.

– Ну да, – голос карлика дребезжал от злобы. – У нас так всегда. Чуть что – ой, мне нехорошо, ой, у меня голова болит. Хватит! Начинай вспоминать! Признайся себе в том, кто ты есть на самом деле!

Что-то скользнуло к ней по полу. Два кольца из розового бархата с позолоченной цепью.

Наручники.

Она вновь вспомнила ощущение мягкой ткани на запястьях и решительно оттолкнула их ногой.

– Нет. Я никогда не была тут.

И неожиданно отчетливо вспомнила заплаканное лицо Максима, уткнувшегося ей в ноги. Вспомнила, как он выбежал из кафе с расширенными от страха и блестящими от стоящих в них слез глазами.

Не останавливаясь, сын врезался в нее так, что она пошатнулась.

– Я думал… ты забыла меня… – сбивчиво и нечленораздельно бормотал он.

– Ну что ты как я могла, – она гладила его по голове, ощущая неловкость от этой сцены. Опустив горящее лицо, она стыдливо поглядывала, на проходящих мимо посетителей торгового центра. Она не могла вспомнить, что именно находилось в сумочке, висевшей в тот момент на ее плече, но ей казалось, каждый из них обладает рентгеновским зрением и видит то, что находится внутри, среди банкнот, салфеток и косметики, и все они смотрят на нее с укором.

Сколько было сыну, когда это произошло? Три? Четыре года? На нем были серые шорты и футболка с Майком Вазовским из мультфильма «Корпорация Монстров».

Вытерев его лицо и поцеловав, она обратила внимание, что он напрягся и пристально смотрит куда-то за ее спину. В его взгляде не было страха, но серые глаза сверкали как горный лёд.

Она обернулась и увидела стоявшего в нескольких шагах от них высокого светловолосого мужчину в светлых джинсах и красном поло.

Мужчина кивнул и улыбнулся. А в следующий момент развернулся и направился к эскалатору.

Ресторан, – тезка гостиницы «Тихий бриз», – вообще говоря, не был проходным, но имел два входа со стороны торгово-развлекательного центра и со стороны гостиницы. Большой зал был погружен в темноту. Только над барной стойкой горело несколько плафонов. И, конечно, он был совершенно пуст.

На некоторых столах стояла посуда. Заветревшиеся салаты и высокий бокал с выдохшимся пивом не вызвали у нее никакой реакции: вид был совершенно неаппетитный.

Пройдя по проходу, она вышла в ярко освещённый и широкий гостиничный коридор, заканчивающийся лестницей с выцветшей и затоптанной ковровой дорожкой. На первом этаже ее встретила пустая стойка регистратора и распахнутая входная дверь, в проем которой с порывами холодного ветра в помещение врывался дождь. На гранитном полу темнели лужи.

В свете из окон гостиницы и торгового центра по пустой стоянке кружили мрачные тени, отбрасываемые струями дождя. Кусок бетонного парапета на противоположном конце, за которым должна был течь Черемуха, серел подобно основанию развалившегося зуба во рту великана. Неширокий приток нынче стал как сама Волга. Она не видела поверхность реки, но слышала шелест наполнявшего ее нескончаемого дождя.

Съежившись и обхватив себя руками, она вновь ступила в ночь.

Сразу за стоянкой начинался старый городской сквер. Даже днем он навевал безрадостные ассоциации своими потрескавшимися асфальтовыми дорожками, разросшимися и потерявшими форму кустами, выцветшими старыми рекламными щитами и следами наглядной агитации, оставшейся еще со времен СССР. Но тоскливее всего становилось от вида древних аттракционов, которые могли бы вспомнить, как на них, заглатывая огромными кусками подтаявшее двадцати копеечное мороженое, катались сбегавшие с уроков пионеры. От серпасто-молоткастых, с облупившейся краской, оград, от будок, где когда-то сидели кассиры, а нынче ночевали бомжи, от плакатов в металлических рамках, извещавших об унылых городских событиях – концерте неизвестного питерского арфиста, вечере поэзии в общественно-культурном центре или выставке молодых областных художников.

Сейчас всю заброшенность старого сквера, всё его одиночество, скрывала тьма. Но она же, утаив от глаз буйную неухоженную растительность, изгнав последние цвета и краски, лишила его каких-либо признаков жизни. Теперь сквер более всего напоминал мертвеца, и даже редкие фонари с коническими плафонами, – вроде тех, что часто попадались на курортах советских времен, – вдоль длинной, терявшейся в мрачной и влажной черноте, центральной аллеи, не спасали его. Их свет был слишком монотонен и тускл. Он был похож на мелодию из трех нот…

…Пам-па-пам… Пам-па-пам…

…одинаково и усыпляющую, и тревожащую.

Она прошла под аркой с надписью: «Городской Сквер «Весёлый лучик».

Сколько раз она проходила тут раньше, держа в своей руке доверчивую и слабую ладошку сына? Пять, Десять? Но ни разу до этого в названии сквера ей не слышалось столько сарказма. Изгиб арки напоминал печальный смайлик, надпись – произносимые им слова.

Грустная тень – сложила она антонимическую фразу. – Это я. Веселый лучик умер. Теперь только грустная тень идет по твоей аллее.

До дома, о котором она ничего не помнила, оставалась лишь пара километров. Большая часть пути проходила по скверу среди клёнов и дубов, тонувших в сырой черноте ночи. Среди кустов акации и барбариса, схваченных раствором из тьмы и зелени и выглядевших непреступной оградой. По вспученному асфальту, из трещин которого пробивалась упрямая трава.

Судя по шелесту листвы над головой дождь то прекращался, то припускал с новой силой. Или это был не дождь, а порывистый ветер? Раскачивая ветви, он осыпал Екатерину холодной моросью и затихал, боясь быть замеченным.

В памяти всплыл образ светловолосого мужчины в красном поло. Он улыбнулся ей так, будто они были знакомы. Улыбка была из тех, которыми улыбаются близким друзьям. Многозначительная и будто говорящая, – мы с тобой знаем нечто, неизвестное остальным . От нее оставалось послевкусие, похожее на то, что остается после хорошего вина.