Елена Блонди - Карты мира снов [СИ]

Что-то коснулось голой ноги, Даэд вздрогнул, опуская голову. Внизу, подняв пышный хвост, шествовал зверь, такой же, как рыжий Ариска, с острыми ушами на круглой голове, ступал неслышно мягкими лапами.

— Не пугай гостя, Шонко, — у старухи был сильный, уверенный голос, но говорила она негромко.

Шонко муркнул, отставая. А впереди светила приоткрытая дверь. Мисерис Натен вошла, негромко говоря что-то. Неллет взяла мальчика за руку, шепнула быстро:

— Все делай, как я.

В небольшой комнате за деревянным столом сидел старый мужчина, склонив голову с блестящей плешью к расстеленному во всю столешницу листу бумаги. В руке на весу держал перо, набухшее черной тяжелой каплей.

Трое молчали, дожидаясь, когда перо, выбрав нужное место, плавно опустится. Капля растеклась по желтоватому фону, перо задвигалось, выравнивая очертания. Завершив рисунок, мужчина положил его на резную подставку, поднял голову, щурясь. У него было темное лицо, изрезанное морщинами, светлая короткая борода, тщательно выбритая возле сухих губ, сейчас тронутых спокойной улыбкой.

— Пусть дни твои, джент Калем, срастятся с ночами, и, если ты достиг верного пути времени, пусть время длится столько, сколько положено ему.

Неллет незаметно толкнула Даэда локтем и он, запинаясь и путаясь, повторил фразу.

— А помнишь, маленькая принцесса, как мы играли в слова? — улыбка стала шире, джент откинулся на высокую спинку стула.

— Помню, джент Калем. Тогда нам казалось, это всего лишь слова.

— Какой я тебе джент. А, ладно. Прошлого не вернешь, так?

Он махнул высушенной возрастом рукой, потер блестящую макушку.

— Видишь, как время обошлось с моими кудрями? А ты не меняешься, Неллет. Неллет-проныра, Неллет-сорока. Неллет-выдумщица.

Старуха коротко рассмеялась, пошла вокруг стола, совершая мелкие нужные действия. Поправила покрывало на спинке стула, убрала с плеча джента комочек пуха, аккуратно положила на завернутый край свитка граненый брусок. И, подойдя к узкому высокому шкафу, открыла его, являя сотни черных кружков, что смотрели, как вытаращенные глаза. Зацепила один, вытащила, оказалось — такой же свиток, свернутый в длинную трубку.

— И сверху, — подсказал джент, — в углу, самый крайний. Садитесь, мои дорогие, ноги — счастье, но им полезно отдыхать.

Даэд опустился рядом с Неллет на жесткую скамью. С некоторым возмущением уставился на хозяев, которые, кажется, забыли о них. Мисерис Натен развертывала свиток, просвечивающий странными узорами, шепотом толковала дженту, он слушал, касаясь пальцем, и то кивал, а то с досадой тряс головой, не соглашаясь. Свиток отправился в угол, встал там длинной трубкой. Мисерис развернула другой.

Неллет качнулась, цепляясь руками за край скамьи.

— Простите, джент. И мисерис. Принцесса голодна и слабеет.

Оба подняли головы на сердитый голос. Свиток, шурша, свернулся в руках старухи. А Неллет снова толкнула Даэда в бок. Но он выдержал суровый взгляд хозяйки и удивленный — джента. Калем рассмеялся, вставая.

— Натен, я один чую запах твоих пирогов? Чай давно заварен.

Снова шли по узкому коридору, у ног торопились коты, все цветные, с поднятыми пушистыми хвостами. Толпой, уступая друг другу путь, спустились по круговой лесенке и оказались в просторном подвале, центр которого занимал круглый стол, уставленный всякими кухонными предметами. Были тут миски, полные свежей зелени, плоское блюдо с буханками и лепешками хлеба. Стояли глиняные горшки, накрытые белым полотном. На каменной плите, от которой шел сытный запах мяса и овощей, красовался поднос под высокой крышкой.

— Ну-ка, — ласково прикрикнула Натен, и коты разошлись, усаживаясь на скамьи, подоконники крошечных полукруглых окон, на коврики, брошенные в углах.

Неллет, улыбаясь, уселась к столу. Похлопала рядом, приглашая Даэда. Приняла из рук Натен чашку, полную белого.

— Что это? — Даэд отхлебывал, пытаясь разобраться, вкусно ли. Белая жидкость обволакивала язык и горло, была несладкой и несоленой, ласковой.

— Молоко, Дай, — Неллет расхохоталась, ставя полупустую чашку, — не бойся. Это не то молоко. Коровы и козы. Помнишь, я показывала тебе лесную козу, в роще? А еще лошади, но тех доят на материке Зану. Жаль, ты не видел, как носятся по саванне стада кобылиц с жеребятами. Прости, я снова сказала много чужих тебе слов.

— Пироги с печенкой, — мисерис перебила гостью, церемонно придвигая тарелки с горками пухлых пирожков, — а тут с квашеной зеленью, с печеным мятым батом, и те, что ты любишь, Неллет, с кусочками мяса в пряной заливке.

Напротив сидел Калем, с удовольствием макал обкусанный пирожок в миску, ел, роняя вязкие белые капли. Показал Даэду, мол, делай так, вкусно. Прожевав, хлебнул горячего чая.

— Думаю, мы найдем в этих свитках твои старые сны, Неллет. Если ты точно решилась.

— К чему за едой разговоры, — вступила мисерис, но джент перебил ее.

— Нет времени, Натен. Прости, но придется обойтись без торжественной ерунды.

— Ерунды? Пф. Ерунды… — обиженная Натен отвернулась к окну, пряча руки под клетчатый передник.

Даэд помалкивал, доедая третий пирожок, слушал внимательно, мало что понимая.

— Еще раз прости, мать вязальщиц Натен, но пойми.

Мисерис махнула рукой, уселась рядом с мужем, готовясь слушать.

У того поблескивали глаза, затененные седыми бровями.

— Так что? — напомнил Неллет свои слова.

— Решилась, джент. Я бы решилась давно, но это касается не только меня.

— Толку от раннего решения немного, принцесса. Тогда тебе не достало бы сил. И еще — вот он сидит рядом. А раньше?

Оба поглядели на Даэда и тот покраснел, с трудом глотая изрядный кусок вкусного пирожка с пряным мясом.

— Но и сейчас, джент Калем. Как я могу, ведь изменится совершенно все? Люди могут проклясть меня.

— Могут, — Калем крошил и мял кусочек пирога, бросал котам и отрывал новый, — но через время, осевое время, те же люди проклянут себя, за то, что сидели, ничего не делая. Тонули в болоте. К чему я говорю простые вещи, о которых ты знаешь сама?

— Мне нужно, чтоб кто-то меня поддержал, потому говоришь. А вы с Натен не просто кто-то. Вы — сама суть. Джент, вы готовы отправиться с нами?

Даэд слушал, пытаясь сложить из разрозненных слов общую картину. И насторожился, когда она чуточку стала вырисовываться.

А старик покачал головой, гладя кота, который вспрыгнул к нему на колени и положив на стол мягкие лапки, замурлыкал.

— Мы остаемся, принцесса. Никакое место не станет проклятым, пока в нем есть хоть какой-то свет. Пусть слабый и тусклый. Тем более, как оставить этих проглотов? У мисерис три десятка кошек, а еще вольные коты и мои коты. Перестань. Не спорь! Я знаю все, что ты скажешь мне. Нам. А время коротко. Вы наелись? До вечера не так много времени.