Елена Блонди - Карты мира снов [СИ]

Он рассмеялся, качая головой.

— Так странно именовать время — временем. Настоящим. С кем еще теперь это возможно? Что? — обернулся к мисерис, которая громко хмыкнула в ответ на его речи, — я знаю, женка, вязальщицы. Но много ли наболтаешь с теми, кто постоянно занят и повернут головой? Молчи, ты и сама такая же.

Поднялся, сгоняя с колен кота.

— Пойдемте. Теперь наступило время поработать.

На самом деле, думал Даэд спустя несколько часов, это для вас время поработать. Он уже сидел на скамье, потом стоял за плечом Неллет, с серьезным видом, безнадежно пытаясь разобраться в том, что изображено на очередном свитке. Потом бродил по кабинету, рассматривая рисунки и чертежи на стенах, выглядывал в узкое окно, выходящее, видимо, в маленький садик. Снова сидел, куняя, и чуть не заснул, встрепенувшись на обращенные к нему слова.

— Джент Даэд? Подойди, нам нужно услышать, что думаешь. Об этом свитке.

Даэд подошел, заранее волнуясь, как и что ему прочитать в извилистых линиях, свитых в бесконечные спирали и петли, от которых кружилась голова. И приоткрыл рот в изумлении. В центре листа старой бумаги приклеена была картинка, серая с белым, с еле видными выцветающими пятнами цвета. На ней стояли дети, лет по десять-одиннадцать. Девочки с тугими косами по плечам одинаковых серых платьев. И мальчишки в костюмчиках с двумя рядами блестящих пуговок на пиджачках. В середине строго смотрела на него узколицая рослая девочка, рядом корчил рожу мальчишка с растрепанными кудрявыми волосами. И его толкала под локоть — Неллет. В таком же платье, туго затянутом пояском. В белых чулках и высоких шнурованных ботинках. Светлые косы разлетелись над плечами. Рот раскрыт и прищурены от смеха глаза.

— Узнал меня? — Калем рассмеялся, — куда уж. Вместо кудрей зеркало на голове. Но мисерис узнаешь?

У рослой девочки были такие же темные глаза и такие же строго сложенные губы. Даэд кивнул.

— Возьми, — джент поднес к его руке перо с каплей чернил, — проведи первую линию, маленький муж вечной Неллет, с нее все и начнется.

Даэд прикусил губу и бережно принял перо, следя, как угрожающе вытягивается капля на остром кончике.

— Вечной? — в шепоте Неллет ясно слышалось отчаяние и тоска, — Калем, ты сказал — вечной?

— Я так сказал? Прости, девочка. Сказалось само. Ты знаешь, я не повелеваю словами. Я просто вынимаю их оттуда, где они есть, правильные. Потому я тут, вместе с матерью вязальщиц Натен.

В кабинете встала тишина. Мурлыкал на подоконнике кот, поскрипывали сами по себе доски паркета. Даэд держал на весу перо, слыша свое дыхание и стук сердца.

— Ну, что же ты? — подтолкнул голос джента, — ты только что узнал больше, линия будет вернее.

И снова перед глазами Даэда возник прозрачный силуэт элле Немероса. Никогда не мешай большому своим невеликим умом, прошелестели слова, затверженные на уроках. Сделай. Твой разум уже знает, что именно, а тебе он расскажет потом. Если ты не умеешь вести разум и глубину сознания одновременно.

«В одной упряжке» — Даэд вспомнил санатов, одновременно бьющих хвостами. И есть еще. Важное, самое важное.

«Я люблю тебя, Неллет. И всегда буду».

Отшвыривая страхи, о том, куда приведет начерченная им линия, о том, что станет с Неллет и с ним, и вдруг нужно обдумать, чтоб знать… — он опустил перо и от уголка веселой серой картинки повел блестящую нить, в сторону, вниз, сделал петлю, рука дрогнула (Неллет…); оставляя завиток там, где у него сбился сердечный ритм, линия снова выпрямилась, устремляясь вверх, к самому краю листа. И чернила кончились. Перо заскребло по бумаге.

— Молодец, мальчик. Теперь молчи. И жди.

Джент забрал перо, макнул в чернильницу в виде медного ведерка, окованного серебряными обручами. Подал его Неллет. Не глядя на Даэда, она повела линию дальше, тоже петляя и стараясь касаться легко, чтоб чернил хватило на больше. Вернула сухое перо дженту, и следом его получила мисерис Натен, проведя линию толстую, короткую и повелительную.

Время, то самое, которое поделено на равные отрезки, обязанные протекать одинаково, застыло, растягиваясь в бесконечность. Трое стояли, ожидая своей очереди каждый, принимали перо, проводя прихотливые линии, не имеющие видимого смысла. Но внешняя несложность труда опровергала сама себя: у Даэда кружилась голова, пересыхало в горле, сердце сбивалось на быстрый короткий стук, медля затем до потускнения сознания. Держа перо над старой пожелтевшей бумагой, он ощущал верность каждого завитка, и свои ошибки чувствовал тоже, впадая в отчаяние (линия неверна, но она уже есть!), усилием воли отшвыривал его, чтоб не остановиться. После запечатленного сбоя поднимал глаза, весь в поту, натыкался на ободряющий взгляд Калема. И ненадолго успокаивался. Не бывает действий без ошибок, говорило ему спокойное лицо, повторяя выражением слова наставника. Лишь тот не ошибается, кто не совершает ничего. И в этом — главная его ошибка.

Неллет решилась на главное действие своей жизни, понимал Даэд, переминаясь на усталых ногах и волнуясь — не толкнуть под локоть, мешая рисунку. Пока что она не хочет или не может рассказать, что именно будет сделано. Времени нет, сказал джент Калем. Свет за окном пожелтел, очерчивая круглую спину сладко спящего зверя-кота. А может быть, она не уверена, получится ли. Но пусть Неллет не сомневается — он будет рядом и не отступит. Даже если всех их ждет неудача. Но хорошо бы все получилось. Потом она расскажет ему. О своих жизнях, в которых у нее разные отцы. О том, что творится с островом Ами-Де-Нета, таким прекрасным в солнечном свете. А что она совершает, Даэд надеялся увидеть сам. Если все…

Джент Калем подал ему перо, протягивая над столом тоже подрагивающую усталую руку. И Даэд, отбросив все мысли, снова нагнулся над плоскостью листа.

— Солнце клонится к закату, — предупредила где-то рядом мисерис Натен, — а мне еще обойти вязальщиц.

— Чернил осталось на донышке, — успокоил ее джент, — успеем до темноты.

Они успели. Снаружи стоял сочный свет предзакатного часа, когда Калем положил перо и перевернул сухую чернильницу, укладывая ее на бумагу. Поднял — на листе не осталось ни капли. Даэд не понял, завершен ли рисунок. Всю поверхность вокруг картинки с детьми покрывали густые линии узоров, плавно-спокойных и тревожно-иззубренных.

Вставая, джент внимательно осмотрел лист, поцыкал, указывая на разрывы в линиях, но сам же и развел руками, признавая необходимость ошибок.

— Мы справились очень неплохо. А без тревог и печалей не проживешь. Как бы не стремились к этому наши величества. Натен?

Мисерис появилась в дверях, уже одетая по-городскому: строгое платье, черные ботинки под сборчатым подолом, хитро накрученная на седые волосы белая ажурная косынка. Путая кружева на подоле, у ног вертелись несколько пушистых котов. Она подхватила одного на руки. Подошла к свитку, и вдруг поставила зверя мягкими лапами прямо на рисованные узоры. Постучала пальцем от уголка к верхнему краю картинки.