Киран Харгрейв - Остров на краю всего

– Ты куда? – шипит она сквозь тунику.

Смотрю на ковер, только это уже не ковер. Пячусь. Кидлат спешит убраться, но я спотыкаюсь об него, и мы вместе валимся на землю.

Туча мух и ос поднимается прежде нас, и мерцающие черные и золотистые нити превращаются в нечто крылатое, глазастое и гудящее, а зеленые и оранжевые краски оказываются упавшими плодами манго в разной степени гниения. Встревоженные нашим появлением, насекомые вьются какое-то время над поляной, потом снова садятся, как наброшенная на гниющие фрукты сеть. Я вижу разбегающихся крыс и чувствую тошноту от жары и едкого запаха.

Мари смеется, глядя на мое изумленное лицо.

– Что с тобой?

Иголочки растерянности и смущения покалывают щеки. Признаться, что я видела, стыдно. Пожимаю плечами, натужно смеюсь. Кидлат выбирается из-под меня.

– Фу!

Мы вздрагиваем, поворачиваемся и смотрим на него.

– Что ты сказал? – осторожно спрашиваю я.

– Фу. Мухи, фу.

Эти слова – первые, произнесенные им в нашем присутствии. Мари фыркает и смеется.

– Молодчина, хорошо сказал.

– Так ты умеешь говорить, – восклицаю я, качая головой, но он только пожимает плечами – конечно .

– Отличный выбор для первого слова. – Мари с улыбкой указывает на край поляны. – Надо ее обойти. Тебе, может быть, нравится запах гнили и мухи под ногами, а мне – нет. – Уже сделав первый шаг, она оглядывается через плечо.

Я беру Кидлата за руку, и мы следуем за ней.

– Должно быть, мы прошли мимо манговой рощи. – Где-то здесь мистер Замора потерял своих бабочек, и где-то здесь Дату подобрал гнилой фрукт. Интересно, что думают о нашем побеге другие дети в приюте. И думают ли вообще. – Дом уже близко.

– Дом, – серьезным тоном говорит Кидлат. – Твоя нана.

– Да. – Мои губы растягиваются в такой широкой улыбке, что ей не хватает места на лице. Голос у малыша чистый и приятный. Он смотрит на меня и отвечает такой же широкой улыбкой, от которой в груди поднимается теплая волна. Раньше такое чувство вызывала только нана; только она означала для меня и дом, и покой, и все по-настоящему важное. Такой же вселенной, как говорила нана, был для нее ама.

– И моя нана?

– Да.

– Ами! Кидлат! – радостно кричит Мари. – Посмотрите!

Мы продираемся через густую путаницу акаций, высаженных – до меня это доходит только теперь – для защиты манговой рощи от воров и чужаков вроде нас.

Догоняем Мари.

– Посмотрите! – снова говорит она, и Кидлат с радостным смехом бежит вперед. Поляна была лишь началом плодовой фермы, и эта роща засажена питайей, плоды которой, драконовы фрукты, зреют под колючим зеленым пологом. Кидлат разрезает один плод острой кромкой листа и бегом возвращается к нам.

– Руки. – Мы послушно протягиваем руки. Он отворачивает кожуру, и белая, с семенами мякоть вываливается нам на ладони. – Ешьте.

– Благодарю вас, сэр. – Мэри снова отвешивает низкий поклон. Мальчуган смеется и бежит за новой добычей. Запах у драконова фрукта едва уловим – приятная перемена после тошнотворных гниющих манго, – а вкус сладкий и чистый. После четвертого плода голод начинает отступать, оставляя лишь ноющую боль под ложечкой.

– Какое прекрасное место. – Мари откидывается на спину и потягивается, как кот, ждущий, что ему погладят живот.

– Мы уже близко, Мари. – Волнение не позволяет мне лечь. – Мы проезжали мимо этой рощи по пути в порт. Думаю, еще несколько миль. Может быть, три…

– Судя по тем манго, за ней никто не ухаживает.

– Ммм. Ты меня слышала?

– Просто позор, что все это никому не нужно и пропадает впустую. И здесь так красиво. – Мари вдруг садится. – Ами, – негромко говорит она и смотрит на меня в упор светлыми, с золотистой радужкой глазами. – Можно попросить тебя о чем-то?

– О чем?

Мари улыбается, но в выражении лица, за улыбкой, кроется что-то неопределенное, как будто она нервничает или не уверена в чем-то. Но, конечно, такого не может быть, ведь Мари никогда не нервничает и уж точно не бывает неуверенной в себе.

– После того как мы доберемся до города и что бы ни случилось потом, мы можем вернуться в лес? Не обязательно в этот лес, – добавляет она. – Куда-нибудь, где есть деревья, цветы и река?

– Почему?

Мари хмурится.

– Потому что здесь красиво. И мне здесь нравится… если не считать того, из-за чего мы здесь оказались.

Как будто камень падает на грудь. «После того» – в этих словах что-то печальное и даже пугающее. «Что бы ни случилось потом». Большинство вариантов того, что может случиться потом, мне совсем не по душе. Мари снова ложится.

– Забудь, – бросает она резко, словно мы поспорили. Я открываю рот, не зная, что хочу сказать, и тут мы слышим пронзительный крик Кидлата. Мари расторопнее. Я еще только поднимаюсь, а она уже вскочила и бежит к роще.

Обхожу первую линию деревьев и вижу – Мари прижимает к себе Кидлата.

– Что случилось? Не змея? – Я настороженно осматриваюсь.

– Нет. – Голос у Мари странный, чарующий. – Посмотри вверх.

Задираю голову. Ветви горят.

Это похоже на пожар в приюте: деревья мигают огоньками, золотистыми, алыми, коричневыми, но жара нет. Я растерянно моргаю. Может быть, у меня что-то с головой. Может быть, я вижу то, чего на самом деле нет, как было с гнилыми манго. Некоторые огоньки превращаются в цветки, другие трепещут словно листья. Не сразу, но постепенно я начинаю различать знакомые очертания. Ветви не горят, а огоньки совсем не огоньки, а…

Крылья.

Первая мысль – дивата? Но тут Мари хлопает в ладоши, и они вздымаются волной, не быстро и рассерженно, как мухи, но как птицы, устремляясь вверх, будто сквозь воду.

– Марипоса. – В ее голосе восторг и изумление.

Теперь и я вижу их ясно: цветные узоры на крыльях, черные тельца, побольше и поменьше, и все проплывают над поляной единым трепещущим выдохом. Бабочки. Десятки, может быть, сотни, словно видимый вибрирующий ветерок. Уж не цветок ли гумамелы, о котором рассказывала нана, привлек их сюда?

– Я… – Хочу сказать, как это красиво, но само это слово остается во рту как что-то глупое и пустое. Если бы красота обладала цветом, формой, вкусом или запахом, то только цветом, формой, вкусом и запахом этого мгновения.

Рука Мари проскальзывает в мою руку. Бабочки пролетают над нами, кружат над цветками и плодами и опускаются так низко, что можно протянуть руку и коснуться их крылышек. Некоторые свисают с веток, как капли масла, готовые сорваться с ложки. На нижних ветках, на высоте глаз, бесчисленные ряды хризалид – зеленых, коричневых, но в основном прозрачных. Кое-где проглядывают крылышки, но большинство – пустые тонкие цилиндрические завитки.

Я роняю руку Мари и отхожу в сторону. Эти деревья называются огненными. Разбросанные брызгами на ветках, красные цветки проступают сквозь коричневые, голубые и желтые листья. Время цветения прошло, дожди слишком близко, но в этом лесу чудеса следуют одно за другим. К горлу подступает комок. Нана любит бабочек, и это она провела меня через лес к плодовой ферме. Я могла бы стоять здесь целую вечность, но шепчущую тишину нарушает Мари.