Киран Харгрейв - Остров на краю всего

– Идем, – говорит она, выдергивая меня из волшебного транса. – Осталось немного. Не надо нам больше останавливаться.

Я киваю. Ее голос снова поднял бабочек с веток, и они, сверкая крыльями, кружатся над нами в круговороте воздуха, как упавшие на воду листья.

Мы нехотя отворачиваемся и идем дальше, а мое сердце как будто опускается ниже и ниже с каждым шагом. Но это еще не все. Бабочки повсюду, они сидят на каждом фруктовом дереве и взлетают при нашем приближении, так что вскоре целый рой сопровождает нас через сад. Присутствие чего угодно другого в таком количестве выглядело бы угрожающе, но я уже понимаю, что бояться бабочек невозможно.

К реке возвращаемся уже на дальней стороне рощи гниющих манго, и опять-таки дорога хорошо просматривается с берега. Мы так близко к цели. Крылатый эскорт не оставляет нас, он везде, над нами и вокруг нас, и оттого кажется, что мы идем через наполненный бабочками лес. Не успела я отметить время или прикинуть, сколько еще осталось, как прямо перед нами появляется небольшой каменистый откос, отмечающий внешнюю границу города. Под откосом бежит вода, но нам надо карабкаться вверх.

Взбираемся, едва ли не ползем и, достигнув верха, ложимся на живот и смотрим. Дома, обращенные к нам задним фасадом, невысокая тень забора. Никогда раньше никаких домов в такой близости от леса не было. Получится ли добраться до больницы незамеченными? Уверенности нет. Из сада доносится радостный детский смех – туда залетели бабочки. Кулион буквально кишит ими. Надеюсь, нана тоже их видит.

Что-то легкое касается моего лица, и тут же на тыльную сторону ладони аккуратно приземляется большая сине-белая бабочка. Она складывает и раскрывает крылья и…

– Ами, – медленно произносит Мари. – Не шевелись.

– Знаю, – выдыхаю я. – Это чудесно.

– Нет. – Голос у нее напряженный, как сжатая причина. – Не двигайся.

И тут я чувствую что-то еще. Что-то, ползущее по ноге. Что-то легкое, скользящее. Я замираю в напряженной позе.

– Не двигайся! – повторяет шепотом Мари.

Пытаюсь вспомнить, что говорила о змеях нана. Сто разных видов, и только десять из них ядовитые. Змея поднимается по бедру и переползает на поясницу. Я едва сдерживаю дрожь. Внутри все застыло в немом крике. Они не сделают тебе ничего плохого, если ты сама их не тронешь. Змея перемещается выше по спине, и я представляю, как она трогает мою кожу раздвоенным языком.

Мари бесшумно отходит на цыпочках в сторону и поднимает с земли камень. Краем глаза я вижу ее руку – дрожащую, с побелевшими косточками пальцев. Только десять ядовиты. Змея больше боится тебя, чем ты ее. Она приближается к плечам. Смогу ли я сбросить ее раньше, чем у нее появится возможность атаковать? Надо было сделать это раньше, когда она ползла по ноге. Сосредотачиваюсь на бабочке. Ее крылья раскрываются в третий раз, потом в четвертый.

Змея над плечом. Все, что я могу, – это заставить себя не повернуться и не посмотреть на нее. Периферийным зрением вижу ее голову – напоминающий лопату треугольник. Сквозь панику приходит воспоминание о змее, загнанной в угол кухни и готовой броситься на противника.

Храмовая змея , сказала нана, открывая заднюю дверь и выводя меня из дома. Никогда ее не серди, лучше предоставить ей возможность самой найти выход. Язычок выскакивает. Никогда ее не серди. Определенно ядовитая. По потной от жары спине пробегает холодок. Я вижу сжимающую камень руку Мари. Внезапно бабочка взлетает с моей руки, и змея атакует ее. Оскаленные зубы пронзают мою кожу.

Раскаленные щипцы обжигают кости. В следующий момент Мари бьет по змее камнем, а Кидлат громко вскрикивает. Прежде чем ощутить боль, я думаю о том, что нана всегда жалела меня сильнее, когда мне бывало плохо, и что почему-то все пошло не так.

Кто-то зовет меня по имени. Голос негромкий, но настойчивый. Веки тяжелые и как будто склеились. Земля подо мной мягкая, и я погружаюсь в нее, как в воду.

– Ами, открой глаза.

Я не хочу открывать глаза, но голос не отстает. Набираю в легкие побольше воздуха и приказываю векам подняться. Мир, каким он предстает за опущенными ресницами, яркий, белый и режет глаза. Я снова их закрываю.

– Нет, Ами. Ты должна проснуться. – Пальцы легонько сжимают мое плечо и трясут. – Пора вставать.

Голос мне знаком. Я знаю, что он не принадлежит ни Мари, ни Кидлату. Снова открываю глаза. Язык во рту распухший и липкий.

– Сестра Маргарита? – говорю я, хотя то, что получается, звучит не очень похоже. Моргаю, и ее лицо приобретает четкость.

– Здравствуй, Ами.

Поворачиваю голову – шея болит.

– Где?..

– Ты в больнице. На Кулионе. Уже несколько часов.

Я лежу одна, в палате с выкрашенными белой краской стенами. Болит правая рука. Я смотрю на нее и вижу повязку. Поднимаю руку и чувствую сильную пульсацию.

– Что…

Сестра Маргарита опускает ее на подушку.

– Боюсь, рука сильнее пострадала от твоей подруги Мари, чем от укуса. Кто-то услышал их крики, и слава богу, тебя очень быстро доставили сюда. Мари не только убила змею, но и принесла ее с собой, так что мы смогли сразу ввести противоядие. Доктор Родель сделал с запястьем все, что мог.

Я ощущаю давление наложенной на руку шины.

– Как Мари? С ней все хорошо?

Сестра Маргарита мрачнеет.

– Да.

Что-то в ее тоне настораживает меня.

– Что?

– Ее нет, Ами. И Кидлата тоже нет.

Смотрю на нее растерянно.

– Где же они?

– Их забрал мистер Замора. – Я застываю. – Он и тебя хотел забрать, но доктор Родель и доктор Томас заявили, что твое состояние нестабильно, и ты должна остаться.

– Куда он забрал их? – в отчаянии спрашиваю я. – В приют?

Ее ответ – худший из всех вариантов.

– Их увезли в другое место.

– Куда? В Манилу?

Монахиня качает головой.

– Нет! – Нас нельзя разделять… после всего пережитого. – Я так хотела познакомить ее с наной. Так хотела, чтобы потом, когда все случится, рядом был кто-то.

– Знаю. – Сестра Маргарита берет меня за здоровую руку.

Нет, она не знает. Не может знать, что мистер Замора обрек ее на судьбу, которой она так старалась избежать. Он отправил ее в работный дом. Я смотрю на сестру Маргариту. Так странно снова видеть ее, снова быть на Кулионе, хотя именно этого я больше всего хотела последние недели.

Сбрасываю простыню. Простое действие отдается болью в руке.

– Я останусь.

– Нет, не останешься, – говорит сестра Маргарита и берет меня за другое запястье. Пальцы у нее на удивление сильные. Что-то мягко стучит в окно, и в голове у меня пролетает восхитительная и шальная мысль, что это Мари, что это ее записка стучится в сетку окна и что сама она ждет меня снаружи. Но стук повторяется, и я вижу бросающуюся на сетку бабочку.