Джеймс Ганн - Чудеса магии

— Что такое, что случилось?..

Я вырываю у одного из факельщиков факел, освещаю лицо лежащего… я трясу его, рву его жилет; между тем врач подошел ко мне, он ощупывает сердце Умпрехта, он хватает его пульс, он просит всех отойти, он шепчет барону несколько слов… Жена лежащего на носилках пробралась к нему, она вскрикивает, бросается к мужу, дети стоят, как уничтоженные, и не могут ничего понять… Никто не верит тому, что случилось, и все же один передает другому, и через минуту все кругом знают, что господин фон-Умпрехт внезапно умер на носилках, на которых его внесли… Я сам уехал в тот же вечер в долину, пораженный ужасом. В каком-то странном страхе, я не решался больше вернуться в замок. С бароном я виделся на другой день в Боцене; я рассказал ему историю Умпрехта, как он сам сообщил мне. Барон не хотел верить; я полез в бумажник и показал ему таинственный листок; он посмотрел на меня странно, даже с испугом, и вернул мне листок. Он был чист; на нем ничего не было ни написано, ни нарисовано…

Я делал попытки отыскать Марко Поло, но единственное, что я мог узнать о нем, это было то, что он три года тому назад в последний раз выступал в увеселительном заведении низкого разряда в Гамбурге. Но что всего непонятнее во всем этом непонятном, это то, что учителя, побежавшего тогда с поднятыми руками за своим париком и исчезнувшего в лесу, никто никогда более не видел, и даже труп его не был найден.

Автора вышеозначенного рассказа я не знавал лично. Он был в свое время довольно известным писателем, но почти совершенно забыт с тех пор, как около десяти лет тому назад, достигнув шестидесятилетнего возраста, умер. Все его наследие перешло без особого завещания к поименованному на этих страницах меранскому другу его молодости. От последнего, врача, с которым я во время моего пребывания в Меране прошлой зимой нередко толковал о разных темных вопросах, в особенности о духовидении, телепатии, предсказаниях, я получил эту рукопись для напечатания. Я охотно считал бы ее содержание сочиненным рассказом, если бы, как и видно из него, не присутствовал врач при конце описанного представления, который лично знал исчезнувшего учителя. Что же касается до волшебника Марко Поло, то я хорошо помню, что, будучи молодым человеком, я видел его имя напечатанным на афише в дачной местности около Вердского озера; он остался у меня в памяти, потому что как раз в это время я читал описание путешествия знаменитого мореплавателя того же имени.

Перевод с немецкого Д. Крючкова

— Ну? — воскликнули все разом, словно один человек, когда профессор Гоклениус вошел скорее, чем это было для него обычно, с явно расстроенным видом, — ну что же, выдали вам письма? — Находится ли Иоган Скопер на пути в Европу? — Как его дела? Присланы ли сюда собранные им коллекции? — кричали все, перебивая друг друга.

— Пока лишь это, — сказал серьезным тоном профессор и положил на стол связку писем и бутылочку, в которой находилось мертвое, беловатое насекомое величиной с жука-оленя, — китайский посланник передал мне все лично, заметив, что это прибыло сегодня кружным путем через Данию.

— Я боюсь, что у него получены плохие известия о нашем коллеге Скопере, — прошептал безбородый господин на ухо своему соседу по столу — старику ученому с волнистой львиной гривой, который, будучи, как и первый, препаратором в естественно-научном музее, сдвинул очки на лоб и с глубочайшим интересом рассматривал насекомое, находившееся в бутылочке.

Присутствующие — их было всего шестеро — все специалисты в области изучения бабочек и жуков — собрались в довольно странном помещении.

Одуряющий запах камфоры и сандалового дерева настойчиво усиливал впечатление странной мертвенности, исходившее от ежерыб, подвешенных на веревках к потолку — вытаращивших глаза, словно отсеченные головы призрачных зрителей; от грубо размалеванных белым и красным сатанинских масок диких островитян, от страусовых яиц, открытых пастей акул, зубов нарвала, искривленных обезьяньих тел и всех тысячеликих странных образов далеких стран.

На стенах, над коричневыми, источенными червями шкафами, имевшими в себе нечто монастырское, когда бледный свет вечерней зари светил на них из запущенного музейного сада сквозь окно с пузатой решеткой, висели, любовно украшенные золотыми рамками, подобно родовым портретам, выцветшие гигантски увеличенные изображения древесных клопов и медведок.

Любезно согнув руку, со смущенной улыбкой вокруг носа пуговицей и желтых, совершенно круглых стеклянных глаз, с цилиндром господина препаратора на голове, напоминая своей позой допотопного деревенского старосту, впервые в жизни снимающегося у фотографа, стоял в углу ленивец, украшенный болтающимися змеиными кожами.

Спрятав хвост в сумрачных далях коридора, с покрытыми блестящей лакировкой, согласно желанию министра народного просвещения, более благородными частями тела, гордость учреждения, крокодил в двенадцать метров длины, глядел из дверей в комнату коварным кошачьим взглядом.

Профессор Гоклениус сел, развязал пачку писем и пробежал, бормоча, вступительные строки.

— Помечено Бутаном — юго-восточный Тибет — а именно от 1-го июля 1914 года — значит, за четыре недели до начала войны; письмо, следовательно, находилось более года в дороге, — прибавил он громко. — Коллега Иоганн Скопер пишет здесь между прочим: — Относительно богатой добычи, которую я собрал во время моего длинного путешествия из китайских пограничных областей через Ассам в неисследованную до сих пор страну Бутан, я подробно сообщу в ближайшее время; сегодня же только напишу кратко о странных обстоятельствах, сопровождавших открытие мною нового вида белого сверчка, — профессор Гоклениус указал на насекомое в бутылочке, — «который употребляется шаманами для суеверных целей и называется «факом» — слово, служащее в то же время бранным обозначением для всех похожих на европейца или человека белой расы.

Итак, однажды утром, я узнал от ламаистов-богомольцев, шедших в Лхассу, что недалеко от нашего лагеря находится весьма знаменитый тип, называемый «дугпа» — один из тех устрашающих весь Тибет сатанинских жрецов, которые, отличаясь своими ярко-алыми камилавками, считают себя прямыми потомками демона мухоморов. Во всяком случае, «дугпа» исповедуют древнюю тибетскую религию, о которой мы почти ничего не знаем, и являются потомками чужеземной расы, происхождение которой теряется во мгле времен. Этот «дугпа», как рассказывали мне богомольцы, вертя при этом в порыве суеверного ужаса свои маленькие молитвенные мельницы «самтше митшеба», то есть, существо, которое не может быть названо человеком, могущее «вязать и разрешать», для которого, короче и проще говоря, нет ничего невозможного на земле, благодаря способности обращаться с временем и пространством, как с условными представлениями. Мне сказали, что существуют два пути для того, чтобы подняться над человеческой природой: один — путь света — слияние с Буддой; другой, противоположный — «тропа, ведущая влево», войти на которую умеет лишь прирожденный «дугпа» — духовный путь, полный ужасов и страхов. Такие прирожденные дугпы встречаются — как единичное явление — во всех странах и, удивительным образом, бывают почти всегда детьми особенно благочестивых родителей. «Тут» — сказал мне рассказывавший это богомолец, «словно рука властителя тьмы прививает ядовитый побег к дереву святости»; существует лишь одно средство узнать принадлежит ли ребенок к духовному союзу «дугпа» или нет — если только вихор на черепе загибается слева направо, а не наоборот.