Элизабет Ли - Ведуньи [litres]

– Знаешь, Сара, я ведь никогда в жизни никому не отказывал – о чем бы меня ни попросили. А на этот раз отказал. Из-за тебя.

Он придвинулся к ней еще ближе, взял обе ее руки в свои и даже слегка встряхнул их, словно желая доказать ей, как для него важно и радостно все то, в чем он ей сейчас признается. Однако лицо ее оставалось по-прежнему безучастным и ровным счетом ни о чем ему не говорило.

– А когда в последний раз отец меня ударил, со мной произошло что-то такое, я и сам не знаю что, но я, глядя ему прямо в глаза, сказал, что больше никогда не позволю ему поднимать на меня руку. И с того раза он больше этого не делал. А ведь такого со мной никогда раньше не случалось. Я столько лет боялся отцовского гнева, а потом в моей жизни появилась ты, и ты показала мне, как быть сильным, как быть самим собой, и я стал самим собой – таким, каким никогда не был раньше, но каким хотел бы быть и впредь. Да, я хочу быть именно таким. И это становится возможным, когда мы вместе. А ты… скажи, ты хоть что-то из моих бессвязных слов поняла? Это имеет для тебя хоть какое-то значение?

Дэниел умолк, в отчаянии вглядываясь в лицо Сары и пытаясь понять, поняла ли она его.

– Значит, ты не ухаживаешь за кузнецовой дочкой? – спросила она. – И не собираешься на ней жениться?

Он засмеялся:

– Нет.

Но выражение ее лица осталось прежним. Значит, его усилий оказалось недостаточно.

– Да я и… просто не смог бы! У меня там и места-то на нее не хватит!

Она нахмурилась:

– Места? Для нее? Где?

– Да ни для кого угодно не хватит! Нет в моей душе места ни для кого, кроме тебя!

Наконец-то на губах Сары появилась слабая улыбка:

– Ну что ж…

– Так, значит, ты из-за нее не приходила? Из-за Молли?

– Да. И еще потому, что мы с тобой разного поля ягоды. И еще дома у меня…

Дэниел почувствовал, как в нем снова закипает гнев.

– Она что, часто тебя бьет?

– Никогда она меня не била! Это впервые случилось.

– Но из-за чего? Неужели из-за того, что мы… – Оказаться непосредственной причиной ее страданий было совсем уж невыносимо.

– Нет. Это потому что я начинаю кое-что вспоминать.

Дэниел ничего не понял. Понял только, что спрашивать нельзя. Он еще не заслужил того, чтобы эта семья открыла перед ним свои тайны. И он лишь крепче сжал руки Сары и попросил:

– Не позволяй ей снова так поступать. Пожалуйста.

– Почему это? – удивилась она и даже на этот раз слегка улыбнулась. – Неужели тебе не все равно? Или ты боишься, что мне будет больно?

– Да, мне не все равно, и я боюсь, что тебе будет больно, и я хочу, чтобы ты была счастлива… – Голос его слегка дрогнул, и она, конечно, это заметила, ведь они стояли очень близко и по-прежнему крепко держались за руки. – Потому что я люблю тебя. – Этих слов он никогда еще никому не говорил и с трудом заставил свои губы подчиниться, когда произносил их. Но слова эти прозвучали на редкость правдиво. – И я хотел бы спросить: а ты меня любишь?

Он услышал, как она, вздрогнув, затаила дыхание; глаза ее потемнели. Ему вдруг стало страшно: а что, если он обидел ее, поставил в неловкое положение? Что, если она сейчас повернется и убежит? Ну что ж. Он выпустил ее руки и даже отодвинулся от нее на шаг. Значит, он все-таки ошибся…

И тут она сама потянулась к нему, ухватилась за его дублет и притянула к себе. Теперь ее губы почти касались его губ. Оба молчали, и в тишине он слышал только ее тихое дыхание, чувствовал только тепло ее руки на своем плече, видел только синеву ее глаз. Но глаза эти были слишком близко, и он ничего не сумел в них рассмотреть.

Едва встает солнце, я бросаюсь бежать и бегу, спотыкаясь о корни деревьев и попадая в рытвины. Ноги мои все еще слабы после того дьявольского снадобья и подгибаются подо мной, но я заставляю себя двигаться, заставляю бежать быстрей и быстрей. Пусть та радость, которую я несу в своей душе, наполнит наш дом, пусть она прогонит наши извечные сражения с нуждой, наш страх перед новым магистратом. Пока что я слышу лишь негромкие отголоски тех звуков, которые издает пес, вызванный мной с помощью магии. И сегодня я не чувствую в себе никакой тьмы, она не прячется даже в самых укромных уголках моей души, ибо сегодня все мои мысли только о Дэниеле и о том, что он мне рассказывал о нашей новой жизни.

– Мы непременно построим для себя свою собственную жизнь, – сказал он. – И в ней никто и никогда не ударит человека кулаком в лицо.

Он притянул меня к себе, крепко обнял и стал рассказывать некую прекрасную сказку, словно сотканную из звездного света, и нарисованные им сцены вряд ли были реальны, но мне нравилось их рассматривать, нравилось его слушать. Я и думать себе не позволяла о том, какое сражение мне придется выдержать с моими родными, с каким отвращением воспримет меня его семья. Но – и это было гораздо хуже – я пыталась забыть о том, что отныне в моей жизни постоянно будет присутствовать мой вечный хозяин, тот, с кем я сама только что связала себя страшной клятвой. Отныне он всегда будет следить за мной, выжидая удобного момента, чтобы подчинить меня своей воле. А ведь мать много раз предупреждала меня о том, что случается с теми, кто ему сопротивляется, и что он делает с теми, кого мы, на их беду, полюбим. Ведь это он приказал морю поглотить моего отца.

Но я – пусть ненадолго! – все же позволяю себе поверить сказкам Дэниела.

– Значит, ты будешь фермером? – спросила я.

– Да, а ты моей женой. И научишься доить коров. И станешь печь хлеб для всей деревни в нашей печи.

– И на Майский день мы с тобой будем танцевать на лугу? И есть медовую коврижку?

Он ничего не ответил, только поцеловал меня в макушку.

Так мы с ним и проговорили, пока не проснулись птицы, не начали щебетать, а в небе не расцвели первые розовые отблески зари.

Пробежавшись, я влетаю в нашу комнату, на ощупь пробираюсь к лежанке, где под грудой одеял все еще спит Энни, выкапываю ее оттуда, трясу и приговариваю:

– Вставай, вставай, просыпайся, уже утро!

Она что-то ноет и зарывается еще глубже, как мышь в сено. Я смеюсь и целую ее.

– Спать хочу! – заявляет она.

– Ничего, пора вставать. И я должна побыстрее тебя осмотреть.

Сердито ворча, Энни встает. Руки сжаты в кулаки, зубы оскалены, она еще и рычать пытается, но я смеюсь, и в итоге она тоже не выдерживает и начинает смеяться.

– Ну, хватит рычать, кутенок. Меня ты этим не испугаешь. – И я начинаю осматривать ее ушки, шейку, приподнимаю волосы, но вижу лишь безупречную чистую кожу. Нет на ней никаких отметин! Конечно же, нет! Теперь в нашу жизнь вошел некий свет, теперь в ней все переменится. И моей сестренке непременно найдется место рядом с нами у того очага, который мы создадим вместе с Дэниелом.