Элизабет Ли - Ведуньи [litres]

Но и скрывать его я устала. Может быть, если я все расскажу матери, она научит меня, как управлять таким помощником, который вырвался на свободу, как заставить его повиноваться моим приказаниям?

Но едва я открываю рот, чтобы выпустить оттуда тех «пчел», как раздается смех Энни, грохот ракушек в миске, а в следующее мгновение распахивается дверь, и в нее с топотом врывается не только Энни, но и Сет.

– Прости, мамочка, – кричит Энни, – я знаю, ты велела мне ни с кем не разговаривать, но ведь это же Сет! И потом, он все равно меня уже увидел, правда ведь, Сет? Вот я и подумала…

– Ладно, – устало говорит мама, – только перестань, пожалуйста, трещать.

Она берет у Энни миску с отмытыми ракушками и ставит ее на стол так, чтобы скрыть от Сета глиняную фигурку плетельщика сетей. Ну и я пока спасена от необходимости рассказывать о том, кого я порой вижу уголком глаза. Измученная, я вытаскиваю табуретку, плюхаюсь на нее и кладу голову на стол.

А Сет по-прежнему стоит в дверях, сияет во весь рот и прижимает к себе какую-то бадейку. Явно чье-то подношение, и сам он сегодня пришел не лечиться от меланхолии. Он смотрит то на маму, то на меня.

– Ну, – говорит он, – и что тут у нас такое?

Наконец-то этот день кончился. Дэниел стоял у себя в комнате над тазом с водой и, намыливая мокрую тряпку, пытался смыть с тела грязь. Он прервался лишь на минутку, спасая тонущего паука; выловил его, заботливо пересадил в угол и проследил, как паук торопливо скрылся в какой-то щели. После мытья кожа у него горела, но от зольного запаха мыла осталось приятное ощущение свежести, и он с наслаждением вытянулся под одеялом, давая отдых усталому телу.

Но сон не шел. Бесконечные мысли и телу не давали успокоиться. Из головы у Дэниела не шел разговор с отцом и те события, что имели место сегодня за ужином. В ушах снова и снова звучали слова отца, и голова у него уже гудела от этих воспоминаний. Но выхода из создавшегося положения он не находил.

Разговор с отцом насчет Молли был прерван появлением преподобного Уолша. Он пришел за пахтой, которую Тейлоры часто жертвовали в пользу бедных. И Дэниел, прислушиваясь к заверениям священника, что та семья, которой будет передана пахта, вполне этого заслуживает, впервые понял, что речь идет о Хейвортах. Только тогда до него дошло, сколь ужасающа та бедность, в которой живет его Сара.

От отвращения к себе ему даже жарко стало; он ногами сбросил одеяло и перевернулся на другой бок.

Если отец с таким презрением отнесся к самой возможности его брака с Молли, то что же будет, если он приведет в дом в качестве своей невесты дочь колдуньи, которую отец ненавидит? Да им с Сарой придется немедленно отсюда бежать. И где-то там не будет ни Бетт, чтобы о них позаботиться, ни отца, чтобы дать дельный совет. Они окажутся одни-одинешеньки в этом огромном мире; им придется самим зарабатывать себе на хлеб, придется самим строить свой дом. Дэниел представил себе, как они будут жить в жалкой лачуге или даже в шалаше и питаться пахтой, но пока что не видел перед собой никакого иного пути. Он никогда не отличался храбростью и никогда раньше не задумывался о том, что ему придется делать столь рискованный выбор.

Впрочем, пока что он был всего лишь в шаге от безопасности.

Уже завтра он может разыскать Сару и сказать ей, что никакой совместной жизни у них быть не может. Тем самым он исправит свои прежние ошибки, а потом совершит тот единственный шаг, что отделяет его сейчас от прежней жизни. Тот шаг, которого все от него и ожидают. И жизнь его снова станет предсказуемой и неизменной.

Он легко мог представить себе эту жизнь, но она по-прежнему ничуть его не увлекала; он понимал, что в этой жизни так навсегда и останется незаметным, невидимым. При мысли об этом сердце его возмущенно забилось, даже дышать стало труднее. Единственное, что могло бы его сейчас успокоить, – это встреча с Сарой. Уткнуться бы лицом в ее шею, вдохнуть солоноватый аромат ее кожи, посмотреть в ее синие «штормовые» глаза, услышать ее голос… Только она могла и устроить бурю в его душе, и успокоить его, утешить. И сейчас он пытался понять, уж не околдовала ли она его? Не потому ли его так сильно к ней тянет, не потому ли ради нее он готов действовать с такой беспечной отвагой?

Дэниел весь взмок, волосы прилипли к горячему лбу. Ему страшно было так резко изменить свою жизнь, но он все же понимал, что без Сары прежняя мирная жизнь ему уже не нужна. Он действительно хотел того, о чем они столько с ней говорили: вместе жить в маленьком домике, вместе танцевать на Майский день. И он должен этого добиться! Должен сделать все для того, чтобы это осуществилось, как бы ему ни было страшно, какую бы сильную оторопь ни вызывала у него собственная способность выдумывать нечто, выходящее далеко за пределы обыденного.

Он перевернулся на живот и зарылся лицом в промокшую от пота подушку.

– Если я действительно околдован, то так тому и быть, – прошептал он. – Да, если я околдован, то так тому и быть.

И под этот рефрен он наконец соскользнул в сон.

– А Сет нам пахту принес! – возвещает Энни.

Мама берет у него бадейку с белой водянистой жижей и ставит на стол. По дому сразу начинает распространяться кисловатый запах.

– Спасибо тебе, Сет, – говорит она. В это время года мы уже можем рассчитывать на относительно регулярные поставки пахты, и хотя она не так уж приятна на вкус, но все же дает возможность наполнить желудок.

– Эта пища безвозмездно передана теми, кто имеет ее в избытке, для тех, кто в ней нуждается. Вот оно, истинное млеко человеческой доброты! – Сет смеется собственной высокопарной шутке и смотрит на нас в поисках одобрения. Но не находит его и спрашивает: – Погодите-ка… отчего это у вас такие постные лица, ведь денек сегодня просто чудесный?

– Наша настоящая Сара ушла от нас, а вместо нее теперь вот эта Сара, и она собирается вести новую жизнь с Дэниелом, – сообщает Энни и сокрушенно качает головой.

– Замолчи, Энни! Я же говорила тебе, что это должно быть нашей тайной.

Она вытирает нос и с независимым видом пожимает плечами:

– Я храню тайны только для настоящих сестер!

– Погодите-ка, я что-то вас не понимаю. О чем это вы? – удивляется Сет. – Неужели речь идет о первых весенних цветах любви?

И он улыбается – широко, радостно, как ребенок, неожиданно получивший подарок, и я, глядя на него, не могу сохранять мрачное выражение лица и тоже улыбаюсь. Сет поймет, он увидит, сколь истинна наша любовь! И румянец, вспыхнувший на моих щеках, – уже вполне достаточный ответ для него.

– Но это же просто чудесная новость! Это такая радость! – Сет так и сияет, глядя на каменные лица мамы и Энни. – Мы это непременно отпразднуем, правда, Руфь?