Саша Ино - По ступенькам к виселице

— У меня нет имени, — растеряно произносит она, — я его забыла… А ты кто?

— Голова, но мы это уже выяснили.

— Но и головы носят имена?! — она по-человечески упрямо спорит.

— У голов отдельно от тела имен не бывает, — лениво отвечаю я, отнюдь не приходя в восторг от ее любопытства, колеблющего границы моей личности.

— Но… — девочка теряется, но ее суть не позволит отступить или сдаться, дитя человеческое. — Ты же не всегда был головой!

— Головы вполне достаточно.

Она смотрит на меня и не понимает. Кто я для этого забитого, но все еще поразительно не утратившего любопытства существа? Чудо? Доказательство существования ее богов?

Догадывается ли она, кем я являюсь на самом деле?! Нет. Конечно же, нет. Но ей и не надо. Степенно и ровно, несмотря на яркую палитру слов, я выплескиваю на нее свое спокойствие и, пожалуй, единственную истину:

— Моя голова лежит на твоих руках. Ты удивляешься, как я еще жив. А я отвечаю, что и не собирался умирать, просто отбросил все лишнее. Вот так просто, взял и отбросил — хоп, и нет этого лишнего, насквозь человеческого, эмоционального. Понадобится — потом приращу. Позже. А пока ни к чему, без толку… Мне так привычнее и удобнее. Такова моя суть.

— Ну… — ее растерянность пульсирует холодом, но я и не ожидал другого.

— Я знал, не поймешь. Не стоило и спрашивать.

— Извини, но я первый раз встречаю чудо…

Нет, черт…. Нет! Я не чудо. Почему же ты мыслишь так линейно?!

Самое неблагоприятное течение сценарного цикла жизненной ситуации складывается передо мной, как карточный пасьянс. Для людей я чудовище, монстр, катастрофа, но никак не чудо. И горе тому, кто обманется. Досадно…

Но эта девочка, устав от людской жестокости, возвела мою отрубленную голову на пьедестал чудес. «Блажен, кто верует», но в века безумства ничтожности и раздолья глупости лучше уж без веры.

— А если я тебя возьму в город и покажу людям! — глаза девочки вспыхивают идеей и отнюдь не собираются гаснуть, лишь набираясь все более уверенности и решимости.

Плохо… Очень плохо.

— Отвратительная идея, забудь, — честно советую я, презрительно морщась.

— Почему? Люди увидят, что я несу Чудо и примут меня! Они поймут, что раз я пришла с Чудом, я не могу быть опасна. Я просто хочу доказать им, что я нормальная…

Мне стоило бы ее удушить сразу, это было бы, по крайней мере, милосерднее, того, о чем она сейчас так самозабвенно помышляет.

— Послушай, — мой бархатистый голос ласкает слух девочки, хотя я и не испытываю огромной надежды ее переубедить, она не одумается — нет.

Человек в отчаянии, человек на пороге, он склонен быть, как никогда решительным, особенно в заблуждениях. В них всегда проще верить и легче притворять в жизнь. Под гнетом сомнений гибнут лишь идеи гениальные, но заблуждения — никогда.

— Послушай, — повторяю я уже более отрешенно, — со мной не идут к людям и не вносят в их твердыни. Действительно, не надо. Войдешь со мной в город и посеешь вражду. Я вовсе не Чудо, мне привычнее имя — Чудовище, Монстр… Не надо совершать столь необдуманных шагов.

— Но ты Чудо! Точно Чудо! Дивное диво, — тараторит девочка.

А потом подхватывает меня, прижимая к груди, и на крыльях воодушевления несется в сторону деревни, откуда и пришла столь забитая и сиротливая. Девочка не замечает ничего, даже колючего снега под босыми ногами. Кажется, и лютый холод отступает под напором дитя человеческого.

Мне остается лишь прикрыть глаза и выдохнуть слабую усмешку. Я примерно представляю, чем все закончится, но что я могу… Я всего лишь голова, отрубленная голова в руках хмельной от грез малышки.

Мы входим в город под крики обезумевших черных воронов, уже задолго почуявших мое приближение. Меня несут, как знамя, как голову убиенного Иоанна Крестителя, на чей счет у меня большие сомнения, но все же… меня вносят в мир людей, как святыню.

Я открываю глаза и взираю на красочный лишь оттенками серого цвета город с неподдельным интересом. В стекле моих глаз всего-то отражение мутных витрин, окон и луж, впрыснутых бликами в фиалковую дымку моих зрачков и от этого цветных. Я улыбаюсь. А в небе круговой паникой неистовствуют вороны.

— Ш-ш, — срывается с моих губ ироничное обращение к пернатым вестницам катастроф.

И они замолкают, рассаживаются по крышам, столбам, проводам меж домов и скудным веткам деревьев, блестя хитрыми выжидающими глазами-бусинами и с интересом наклоняя голову в бок. Они ждут, теперь жду и я.

Сначала нас догоняет враждебный шепот, я чувствую, как трясет девочку, и ее сердце начинает бешено колотиться в маленькой грудной клетке. Мне нравится его встревоженный ритм, но она прижимает меня крепче, успокаиваясь и набираясь еще большей решительности. Наивная, но от нее исходит тепло. Это иногда приятно…

Мы двигаемся дальше, и нас окружает дребезжащая какофония звуков ненависти и вражды, оплетая цепями оскорблений. Сотни словесных кнутов взмывают в воздух и обрушиваются на девочку, беспощадно хлеща по открытой людям спине, по подставленным им щекам, губам, ушам и даже попадают по сердцу. Булыжник дороги раскаляется от огненного и страстного желания уничтожить, разорвать это трепещущее маленькое существо.

— Зачем ты сюда явилась?! — поет хор из людских голосов: старых, молодых, женских, мужских, все как одно многоголовое существо в едином сплетении душ и тел. Их раздирают противоречия, мелочность, желчь.

— Прочь отсюда! Прочь, грязная ведьма! — поднимается новая волна людского океана.

Я наслаждаюсь его рокотом, слегка искривив губы в усмешке. Люди никогда не изменятся, у человечества всегда один портрет. Но его окупает свет рожденных вне человечества и ему не принадлежащих, ровным счетом, они же окрашивают своей кровью жертвенные алтари храмов мнимой людской Истины. Такова правда миров, хотя и она отнюдь не статична.

Но моя спутница, а точнее носительница, далека от философии вечности, она живет здесь и сейчас, ступая босыми ногами по грязи раскаленной злобой дороги. Смело и отчаянно она несет меня людям, робко бросая на их оскорбления:

— Посмотрите! Я несу Чудо! У меня в руках Чудо! Я несу его вам показать! — звонок и жалостлив ее одинокий голос.

Но люди не понимали смысла слов девочки и отвечали лишь усиливающимся огнем, мечущим словесные снаряды в хрупкое тело их визави.

— Чудо? Да это срам! Мертвая голова! Как ты смела принести эту гадость в наш город! Или ты убийца! Теперь угрожаешь и нам?! Вон! Пошла вон, чумазая дрянь, гнойная рана на лице человечества!

Девочка в отчаянии мотала головой и теснее прижимала меня к себе. Она не понимала, почему люди не хотят видеть столь очевидного для нее знания, которым она жаждала с ними милосердно поделиться.