Сергий Горн - Проводник. Возвращение зари. Его единственная книга чернилами света написанная

И действительно, его бесстрашие в нереальной жизни приводило всегда сознание в трепет, а бывало, и ужас, но это было в начале всего его сущего. Вот так он бесстрашно спускался – как вы думаете, куда?

Из всех известных выпадов это был выпад в самый что ни на есть нами известный ад. Что, страшно? Нет?

Он спускался намеренно туда, в логово кровожадных демонов, чтоб найти, вызволить на свет внешний своих друзей. И когда коснулась его упрямая стопа земли падших ангелов, бесы учуяли быстро запах живой плоти и уверенно пустили ищеек клыкастых по следу. Они рычали страшно, они бесились, они грызли друг друга, но бежали ровно по следу человеческих стоп. Он путал следы и искал друзей своих ро́дных по миру вечно мёртвому, навсегда Богом забытому. Не остановиться, не отдохнуть, мертво, мертво, мертво и чуждо Любви. Там плач, страдание вечное и боль всегда пребывающая.

Он звал их по имени, прозвищу и году рождения, но они на призыв не откликнулись. Видно, забыли, забыли в неистовых и не перестающих ни на минуту страданиях. Но всё же он находил и, как добродетельный пастырь уводит овец на зелёные сочные пастбища, друзей выводил на свет человеческий, к Богу поближе.

«В заброшенном цехе» – и цехов-то сейчас после перестройки больших дядь, у которых толстые рожи , осталось не так много. Слово о цехе нас заставляет задуматься, вспомнить, как же было хорошо при Союзе. Заводы работали. Курили котельные народным мазутом через трубу в далёкое небо. Консервные заводы обеспечивали качественной продукцией страну без химии, отравляющей всё новые и новые поколения на сегодня. И после современной еды мы удивляемся, почему так много у нас больных онкологическим заболеванием, с которым организм не может самостоятельно бороться. Но стремление к здоровой пище должно быть приоритетом в современной жизни, иначе исход уже . И, заканчивая это стихотворение, он напоминает, как он

III.Оставив в строках след свой, Светоносная заря побуждала ко многим описаниям жизни и неудачным характеристикам любви сердечной, к которой он относился безмерно трепетно. И только записанные на бумагу строки облегчали ему сердце – тогда чуть стихали страдания, как боль в теле после необходимой инъекции.

И тут снова он проваливается как будто в другой мир, не похожий ни на какие другие миры. Слёзные ручейки, не переставая огибать по пути большие камни и корни могучих деревьев, текут в стеклянный пруд, где обитают удивительные рыбы, которые умны, но пугливы и немы. Немы от Бога, как и все мы вначале, когда рождаемся на свет с высоким трепетом души. Поэтому и плачем, ибо не хотели рождаться в настоящем, так же как и умирать в будущем. Родиться под «сонный свет лесной глуши». А почему не на белый свет, или этот свет, как обычно выражаются в нашем мире? Этот «сонный свет» доказывает то, что в строках описывается другой мир, не этот, а другой, один из многих. Тут не так всё просто. В той глуши он затерян был, растратив свой проклятый пыл любви к ней или к другим, носящим театральный грим. Он растрачивал в том мире психологическую силу на жизнь. И Любимая, носящая театральный грим, становится объектом нападения злобного зверя, который, учуяв легко неправду и обман, бросается в душу на рожон. Он вечно бродит в тех местах среди лесных колонн. Видимо, одни стволы деревьев, стоящие так плотно, что даже зверь бродит среди этих гладких стволов. Мне вспоминаются перелески города Сельцо, где стояли огромные сосны, у которых во всю длину ствола до макушек, казалось, не было сучков. Идеально гладкие стволы, как колонны старинных дворцов Петрограда. И только чуть виднелась на поверхности кожи древа шероховатость вечности. Чешуйчатые слои проступали на этой шершавой коже, давая понять, насколько деревья стары и неприступны к макушкам для человека; и только бензопилы яростно гудели, а дровосеки не задумывались и не ровнялись мыслям и рассуждениям моим, а падали ниже нулевой отметки человеческого достоинства. Они были ослеплены банкнотами людской алчности. Но на миг подумать о том, что не они виновны вовсе в этом, а толстые рожи ненасытных чиновников.

Итак… Он заканчивает эти стихи игрой хрустальных роз, которых на нашей Земле не сыскать, не увидеть и не притронуться. Но их легко увидеть можно там, где бродит бешеный волк среди колонн деревьев. «Игра хрустальных роз» – игра, что значит движение, жизнь. Тут не найти теней отчаяния или какой-то надежды в долг. Здесь неостываемые желания дальше жить. Побывав там, он возвращается в настоящий мир, наделённый подобными желаниями дальше надеяться, любить и верить, что всё, несомненно, плохое уйдёт в забвение без возврата, оставив лишь в сердце честность, порядочность и доброту. Он знает – будут перемены . Но замысел в его необычном сборнике заложен совсем иной. Это поиск своего Рая на Земле.

Грусть в слиянии долгом с одиночеством преследовала до края семнадцатилетней работы над единственной книгой проводника, у которого знаний было-то и немного, но который просил непрестанно у Бога их, дабы отдать Его дар с прибылью. Поиск Рая и частичек души своей продолжались в бесчисленных выпадах из реальности, где, он полагал, ему нигде не было места.

Он так и хотел: палимый небесным огнём, упасть в малину, чтоб там остаться до весны, затем чудесным образом прорасти и жить среди ягод, листвы и чего-то большего для покоя, но ветром судьбы был отброшен на долгую дорогу, не понимая зачем. Зачем ему падать на тяжёлую дорогу , вместо того чтобы остаться в обычной жизни со своей семьёй? Но позже он, осмыслив своё предназначение, поймёт дорогу ту, поймёт, кем он должен стать и где предстоит побывать.