Сергий Горн - Проводник. Возвращение зари. Его единственная книга чернилами света написанная

Эти строки описывают осеннее время, было то весной.

И только тогда, когда ветер-вей упал на луг с густой кроны первобытных деревьев, травы стали петь песни колыбельные. Мышцы непослушны – ноги вялы. Он упал в траву лицом и уснул, уснул крепким сном. Снился сад и дом родной, снился старший брат Андрей, живой, любимый! Но проступила вдруг темнота чёрной кровью на добром теле сна. Брат в гробу, солдаты – верные друзья брата, слёзы. И зло окутало всё вокруг саваном кромешной тьмы. Не увидеть ни себя, ни других. Мрак непролазный в долинах смерти. Разум его превращался в школьный мел. Он умирал. Умирал медленно, и казалось, что предела не было подобному уходу из жизни в мире потустороннем.

Не понимал он, для чего даны Всевышним те минуты страдания, а порой часы, дни; а когда и растягивалось это на долгие года. Видимо, для очищения, ради узкого пути к светлости, чтоб быть,

И когда сень смертная на лице его отразилась, дьявол, создав определённую молнию, разорвал ею душу парня, но вначале он будто вырвал скелет. Но исток души парня был изначально связан священными рунами предков в твёрдости костной при рождении.

Но когда невмоготу сдержать было вопли, что рознят темноту на немыслимые тучи, которые устраивают поминки минутам радости, проступает лучик света, разрывая на многие клочки тучи те и превращая тьму ту в другие сочетания жизненных вариаций.

Только тогда он начинает оживать, чтоб продолжить дальнейший путь с чувством двенадцатого бытия в космической тьме, где слышатся крики и хохот клыкастых демонов Земли, которые после прочь будут убегать от Слова Божьего и трёх крестов на теле, и одного на лбу под проседью тёмных волос. Но это позже.

Сергей Пустынный очнулся от сна, страшного сна, в котором, не возбудись на груди его тот дивный след, он бы погиб, не проснувшись, а исток бы не сохранился. И пока жив огонь любви в сердцах наших, нам не погибнуть в хороводе трудностей, да хоть упадёт каменный ливень с горного неба – нам не погибнуть.

И вот когда разожглось пламя в его груди, он поднял побледневшее лицо к голубой брони небесных далей и закричал от боли! Но не от боли в погибель, а боли на жизнь! Ибо руны внутри него на костях дали о себе знать. Он кричал и кричал! И крик его, казалось, в мгновение ока долетал до дальних уголков вселенной, назад не вернувшись. Но тут он вдруг замолк и снова упал в траву лицом, открыв в сердце своём проход страху. И вновь борьба началась. Огонь возрастал, пока не выжег страх под треск разрываемой рубахи.

Вырвался наружу свет, а источником неотъемлемо оказался данный Уриилом след, который подожгли письмена предков. След не что иное, как благословение свыше.

Он ослеп от последствий найти и спасти душу – маленькую девочку. Он ослеп, и слепота эта служила пленом, где пытали плетью, пропитанной морской волной, а после, весь измученный, он стоял у окна, крепко схватив стальные прутья решётки. Он смотрел, весь усеянный шрамами, на Небо, на Весну. Источник души был воедино связан с плотью, и рвался он туда, где над лесами-холмами плыли прекрасные облака-журавли. Он думал, как бы положить остатки сил на последний побег без вариантов – жизнь или быстрая смерть. Он размышлял, как после он растает, точно снег, с долгожданным приходом Весны на родину, где впоследствии впитается в землю, дав благодатную влагу для первой зелени и листвы величественных деревьев на просторах бескрайней России.

И когда побег был осуществлён, а в глазах слепоту прожгли лучи небесных далей, он с дрожью в теле продолжил путь свой.

Побег из плена и пробуждение от того странного сна потребовали вложить много жизненной энергии и человеческих сил. Ему придётся дальше медленно двигаться, пока силы не восполнятся в мышцах, а в сердце смелость.

Дойдя до избы, он понимает только сейчас, что у него следа больше нет, а лишь остались последствия на теле вроде ожогов.

К всепоглощающему удивлению, дед, живший в том жилище, услышав шаги снаружи и ругань человека, отозвался. Он был не готов принять незваного гостя и выглядел рассеянным. Но незваный гость ему объявил, что в края его неожиданно нагрянула беда больших масштабов. Мир его утонул во марком мраке, и звёзды с неба пали в небытие, а лишь чёртова луна оставалась на чёрном полотне неба и тусклым светом превращала зелень и цветы в невиданные состояния.

После сказанных слов старик нахмурил брови и веки опустил; казалось, он уснул. Потом быстро вскинул брови и посмотрел на незваного гостя глазами, полными печали. Дед вспомнил, как не так давно его девочка ушла в лес грибов собрать немного для супа. В то время он почувствовал какое-то недомогание, слабость в себе. Грибы в том лесу имели целебные свойства, которые привели бы в здравые чувства его сущность.

Старик заплакал. Заплакал от бессилия и безысходности. Лицо ещё более побледнело и источало болезнь в великой старости. Его высокий лоб покрывали глубокие морщины, точно уродливого вида рвы, а щёки – впадины, у которых, казалось, не было дна. Глаза потухли, словно две диодные лампочки в старой люстре. Кашель продолжался, как и ранее. Слёзы не останавливались, заполняя Марианские впадины, а затем, переливаясь через край, ручейками стекали по седой бороде и исчезали в слизи липкой ночи. Вдали, где-то над лесом, грохотало и сверкали раздражительные молнии. Дождя не было.

XI.Душа молчит у автора в груди, но слёзы льются из глаз солёно-жгучею струёй. Он пишет о том, что было, что прошло и возврату в настоящее не подлежит, ибо не вернуть потерянные минуты, часы, дни и даже медленные года.