Сергий Горн - Проводник. Возвращение зари. Его единственная книга чернилами света написанная

VI.После строк тоски, когда сердце разбилось о гранит прибрежных скал на рваные куски и разлетелось с морской волной, пришёл ад, сотворив с ним страшное.

Белый стиль написания стиха ещё более нагнетает обстановку случившегося, и страх подступает от основного органа камнем к горлу ещё более явственно. И в этот момент смертного страха он начинает молиться. Молитвы не были канонического характера, а другие, искренние ко Господу.

И в дальнейшем «Молитва» не требует пересказа и отдельного разбора. Она является неотъемлемой частью этого мира, но умирал он в который раз в той стороне пропащего света внутри себя, и сознание реанимировало с помощью этой молитвы своё составляющее после.

Он стоял на коленях, и кровь стекала с губ, а грудь проступала месивом кровавым. Он умирал. Он умирал и молился. Просил Создателя, которым был он вылеплен из глины Райских земель:

И не умер он, и была молитва услышана заметно, а шёпот смертный прекратил жизненные функции в слуховых улитках и умолк без колебаний внутри себя, словно буря под вечер в летний зной или как ночь уходит под утро с появлением первых лучиков лесной зари. Да-да! Зари той самой, подтверждающей ещё раз свою причастность к его откровенному существованию.

VII.«Возвращение зари» как очередной выпад… Или нет? Он был, вероятно, первым, судя по некоторым моментам его жизни, но стоит чуть ли не в конце его книги. А если вникнуть в содержание его записок, то возможно и третьим. Думаю, чтоб запутать следы начала пути, дабы враг рода человеческого не нашёл иной способ уничтожить в нём проводника. Этот выпад из реальности неотъемлемо подчёркивает непростую судьбу в простых строчках с простыми рифмами.

Однажды Урии́л зашёл поутру в нелюдимый домик его и след оставил, а после последовали слова, сказанные убедительно:

Это был сон. И проснулся он потрясённый, и пошёл он юношей, вдохновлённым Раем, сквозь многие испытания к заверенной ему цели, которую надлежит пройти до конца, несмотря ни на что.

VIII.И когда молитва была услышана, в сознании Сергей Пустынный почувствовал некое облегчение. Позже и силуэт, принёсший страдания, начнёт исчезать в темноте под снежные волнения. Но так легко и быстро не залечиваются раны в сердце, и ему приходится ещё долго шагать и прокладывать себе тропу впереди настоящих дебрей непролазного мрака, где лишь обитают кровожадные демоны. А вместе с тем не грустить и муки вырвать из груди, затем купить в ближайшее время у торговки пальто, шарф цветной, символизирующий частичку радости, чтоб с этим всем встретить превращение страдания в волчью стужу, которая, разбив себя о шерстяное сукно, исчезнет, как дымок сигареты, как тот силуэт женской фигуры, во тьму снежной ночи.

И мысли о будущей Весне успокаивают его сознание, а дни те неблагоприятные в холоде, голоде, в долгом забвении исчезнут, как и дым сверхъестественный в долинах глубокого неба.

И разожжёт костёр Сергей Пустынный до края бескрайних просторов неба, и выбросит всю мебель, кишащую неизвестными блохами и клыкастыми демонами Земли. Забагровеет дым в лучах Солнца, затрещат блохи и те демоны заскрежещут клыками. Заклубится он непостижимыми оборотами и поворотами к Величественному Небу, где образы демонов завоют и в ужасе будут утопать в неизвестности, рассеянные в глубоком воздухе ветрами Господними и взрослым ветром-пилигримом.

IX.Пройдя точку невозврата, он взял смелость в сердце и на грудь След Уриила, отправился.

И шёл он, сохраняя в сердце знания будущих испытаний, укрепив душу свою Божественной Любовью, которая нисходит с чистых небес и солнечного света. Он ещё в начале пути знал, что

А деться ему будет некуда, и от этой боли убраться не будет смысла, и исчезнуть из самого себя и потеряться там, где всегда покой и море света его обласкают и уврачуют раны многочисленных повреждений духа.

Дойдя до середины жизни и до того момента, когда Любимая, сказав прощальные слова, ушла к другому молодому человеку с усмешкой в его сторону. А затем, быстро обратившись в кровожадного зверя, вырвала ему сердце и, опомнившись, что это неправильно , что это напрасно, бросила в испуге на дорогу, где оно забилась в крови и пыли, словно птичка, сбитая автомашиной ВАЗ 2106 года выпуска 1999-го, которая, вылетев как будто ниоткуда, с дорожкой ярких искр из-под разбитого бампера в никуда исчезла – так исчезает комета, летящая к Земле. Птичка, сбитая кровожадным монстром на колёсах. Он подобную птичку подобрал в пасхальный день когда-то на дороге у спуска к озеру Ржавок, что слева пролегает вечно прохладным зеркалом в спокойную летнюю погоду, а в скверную осень оно ведёт себя несносно. О! Птичка в конвульсиях билась крылышками на прогретом асфальте – крылышко одно не слушалось. Треплется, треплется, а крылышко всё не слушается, всё не может подчинить прохладный пасхальный воздух. Прослезился он, видя страдания птицы небесной. Видно, спустилась зёрнышко поклевать, а тут удар металлического хромированного бампера осуществил опасение скорой смерти. Сергей Пустынный осторожно сгрёб эту маленькую тварь на свою ладонь с асфальта – так осторожно берут пойманную бабочку в горсть для того, чтоб внутри себя почувствовать детскую радость. Она внутри ладонной сферы неуклюже шевелилась, плакала, боялась и по-птичьему, писком, умоляла страдания её прекратить, убив до конца. Он, слыша её умирающий писк, прослезился снова, затем улыбка украсила его хмурое лицо. Птичка всё пела и пела: «Убей же, убей, человек, мне и так конец настал рукотворный от металлического монстра! Убей же, убей! Убей же, убей! Убей же, убей!» Писк без конца доносился изнутри сомкнутых в планету ладоней. «Не буду я тебя убивать, не стану что-либо тебе злое я делать, не нужно мне быть убийцей, не для того Бог мой и твой меня создавал из глины». Он так отвечал небесной твари. И начал Пустынный пасхальную песнь воспевать да и внутрь сомкнутых ладоней вдыхать пасхальный дух Воскресения. Он не думал, почему так поступает, а шёл и шёл, время от времени вдыхая воздух пасхальный. Продолжались эти песнопения и вдыхания внутрь все те четыре километра – расстояние от несчастного случая до около дома ро́дного в неизвестном поселении Громкий. В конце пути у леска остановился он и раскрыл ладони свои широко во всю ту сторонку лесную. «Лети! Лети! Лети и запой на все поля широкие песни небесные! Потревожь, потревожь, потревожь радостным пением листву, что вот-вот ещё больше начнёт своё чудное явление! И пусть птицы другие твоё пение подхватят по-своему!» Он, радостный, сам восклицал, и как будто по-птичьему пел он. И птичка выпорхнула из разомкнутых ладоней, как взрослый птенец, готовый научиться познавать высоту и в себе недюжую смелость для быстрых зигзагов полёта! Крылья ещё неправильно барабанили воздух – тверди пространства ещё не могли коснуться неуклюжие взмахи. Но полёт пришлось прекратить, вцепившись за ветвь кустарника, – кустарник шуршал листочками. Ветка чуть качалась от маленького тельца. Сергей Пустынный сомкнул глаза, опустив голову. «Ну пожалуйста, пожалуйста!» В лесу тишина, тишина. И слышал он лишь то, как ловила крылышками равновесие птичка, дабы не пасть на земельку сырую, отдавшись целиком на съедение трупным червям. Пёрышко к пёрышку, пёрышко к пёрышку! Пёрышко к пёрышку, пёрышко к пёрышку! В себе он видел всё это. Крылышки выравнивали свой взмах и становились естественными для гладкого полёта и быстрого пилотажа. Вдруг ветерок зашуршал, встревожив тишину. Нет! Это она, вспорхнув ровными взмахами маленьких крыльев, полетела вглубь зеленеющего леса под яркие, майского солнца лучи. Он открыл глаза и увидел лишь колеблемую ветвь кустарника. Сердце переполнилось мгновением счастья и света будущего лета. Лес зашумел и запел красиво.