Сергий Горн - Проводник. Возвращение зари. Его единственная книга чернилами света написанная

Рассказ закончен писателем, а редактор проверил текст перед печатью. И корректор произвёл зачистку. Никто не вернётся, никто не возьмётся, чтоб перепроверить, а может быть, переписать рассказ заново. Сборник рассказов закрыт, никто не уцелел, и ничто не проникло по неведению. Издан для каждого на Земле поштучно, и книга на полку поставлена. Лишь память попытается воспеть её томный взгляд и губ нежных неспешность в те былые минуты, когда, ею вдохновившись, писал стихи неутомимый герой под сердечной сенью прекрасных лип внутри себя. Но взмах её прощальных белых лебяжьих крыльев у него на глазах навеял слёзы. И теперь лишь остаётся посылать тайные взгляды, потому что не вернуть утраченные мгновения любви, а минуты те уж уплыли по водам забвения к царству мёртвых, где в холоде страшном слышен протяжно цокот дьявольских копыт. Одинокий лебедь – вечный лебедь .

– Где твоя лебёдушка? Где твоя ро́дная? – я лишь в мыслях с грустью произношу слова эти.

– Она не его! Не его она! – мне отвечает седая неизвестность.

Но после всего-всего часто заходит солнце к нему в комнату. Они подолгу смотрят туда, где плывёт пароход, хотя рядом не протекают реки в глубоких руслах; где летит по величественно-голубому небу самолёт, хотя в этот момент они не пролетают; где вдоль той реки мчится на всех парах, но перед городом сбавляя железный ход, быстроходный поезд. И Сергей Пустынный мечтает, как бы уплыть, или уехать, или улететь за дальний горизонт, где повсюду Юг и радость, а не одиночество тьмы, что вечно марает сердце равнодушием подлой пустоты. А солнце, услышав его потаённые желания, успокаивает, говоря, чтобы тот подумал, что всё это происходит не с ним, а с кем-то другим. Но от одиночества не убраться и некуда скрыться. Он – словно цветочек, живущий на каменистом берегу недружелюбного моря. Там солнышко всегда ласкает лепестки теплом, а дождик моет и поит его пресной водой, чтоб продлились дни как можно дольше. И со временем он привыкает к одинокому образу каменной жизни. И Небо, видя то, как он смирился с одиночеством и как при этом в дикой местности остаётся всегда красив, радуется. Но не море. Оно ревнует, злится и, однажды с ветром сговорившись, вырывает с корнем красоту земную. Небо плачет. И море, поигравшись вдоволь, бросает на берег песчаный, чтоб умер цветок до конца, превратившись в чёрный прах. Но солнце под закат разогрело воздух остывший ветром, и Небо вывело на прогулку маму с девочкой. И девочка радовалась бесконечно игривому свету, какой посылало солнышко, и Небу, что обозначило красиво горизонт облаками-журавлями. И тут наткнулась на цветок, затянутый песком.

Маленькие пальчики осторожно в это время выкапывали из влажного песка цветок, помятый волнами, но всё ещё живой.

XII.Юноша старика успокаивать начал, сдерживая слёзы и свои в себе, сказав дрожащим голосом:

После этих слов старик ожил. Глаза, недавно потухшие, в мгновение заискрились, просветлели, забегали, как кузнечики под запах скошенной травы на сочных лугах, и он вспомнил для него важный момент или какое-то незаконченное дело. Он вдруг развернулся, сказав, мол, посиди, отдохни, а сам исчез во чреве странного дома, от которого было парню не по себе. Старик, словно призрак, двигался там, внутри, и через секунды вернулся, неся в руках бережно что-то светлое. Что-то во тьме чертога тускло сиявшее, но постепенно набиравшее силу света.

И. О, Боже мой! Старик протягивает длиною в дюжину сантиметров полоску тусклого света и прижимает к стеклу прямоугольного окна. Полоска чудным образом просачивается, словно вода через решето, сквозь гладь запотевшего от старческого дыхания стекла. Он, поражённый этим действием чуда, сам не зная как, протягивает в ответ свои руки, и полоска света касается рук его, и тихо ложится, будто листочек в осеннюю пору наземь, так она на раскрытые ладони.

Сердце задрожало, забилось, вытеснив комочек страха к горлу. Полоска как-то завибрировала в ладонях и выделила более яркий свет. Присмотревшись пристальней, он увидел человеческую прядь волос. Её свет сочился через края ладоней, между пальцев и падал, точно водопад, вниз к его ногам и, осветив некоторую площадь, затухал, исчезая где-то там, в незримых измерениях, откуда она неустанно брала живоносный источник света.

Видимо, только от чужого голоса прядь могла ожить, если суждено было ему получить главную роль в возрождении чуда. И правда, так и есть: после слов, сказанных им, полоска света вначале задрожала в ладонях, а затем выскользнула из рук его и повела к другим злоключениям. Видя это явление, рассудок героя поколебался, и он стоял несколько немых секунд, будто вкопанный глубоко в сырую землю, не поведя ни одним членом своего тела. Прядь, пролетев несколько десятков метров, вернулась и сделала несколько колец вокруг героя, которые разрушили внутреннюю окаменелость глины. Шаг героя поначалу вялым был, но после нескольких десятков метров, когда окрепла поступь, стал верным себе, а рассудок вернулся к нему неповреждённым, приняв в себя новые значения реальности. Реальность сверхъестественного состояния нынешней жизни. Впереди путников ожидал древний лес, полный чем-то жутким.

Этот лес страшил лишь сердце героя, которое не готово было так быстро свыкнуться с подобными изменениями. Ему невольно приходилось вслушиваться в многочисленные скрипы, шевеления деревьев, которые казались неестественными и тянули крючковатые ветки, походившие на уродливые кисти множества мертвецов. Кости пытались ухватиться за живое тело, но всегда не успевали это сделать и цеплялись за рубаху, её полностью дорывая. Прядь, летящая впереди, обжигала светом кончики голодных веток, и они, в свою очередь, содрогаясь, будто породистые псы от ледяного ветра, отступали обратно во тьму теней парализованной ночи.

Продвижение трудным было. Немая стылость в дружеском отношении с громкой усталостью и сонливостью сверхъестественного начала клонила неустанно упасть на бревна гнилую часть или, может быть, не так давно в глину согрешений под пение сказочных трав, но мысли о невыполненном задании отклоняли ту противную участь, чтобы впредь до конца пути не мнилась.

Путь через лесные дебри не длился долго, – их движения были порывистыми. Вместо одного шага – десять метров. И вывела прядь девочки, как будто на лесную поляну, но было это болотом с многочисленной порослью невысокого камыша и тростника более мелкого роста. Топь в среде той растительности расположилась угрожающе, пахло падалью. На небольшом расстоянии от тверди земной, на которой наш герой стоял, в центре высматривались очертания дома в окружении больших копий. Они были выше незнакомого жилища, и при приближении пряди начали двигаться, словно колеблемая ветром сухая лоза. Прядь не могла мимо них пролететь, чтоб после проникнуть в дом через ближайший проём окна. С помощью тусклого света проявлялись окна, как будто лишь одна-единственная свеча прогоняла нечеловечий мрак во четыре стороны мира.