Сергий Горн - Проводник. Возвращение зари. Его единственная книга чернилами света написанная

Строй копий не давал пролететь. Он, шевелясь, кратковременно создавал синий электроразряд. Разряд ломаными линиями передвигался с одного копья на другое копьё и создавал звук угрожающе длинный. И тут герой, видя бесполезные метания пряди из стороны в сторону, поднял рядом лежавший сухой дубовый сук и, проделав в небе изгиб наподобие тоненького месяца, нанёс, к его удивлению, мощный удар по топи. Она задрожала, и смрадный воздух поколебался. Удар привлёк неотъемлемое внимание нечто невиданного доселе. И болото вокруг дома вдруг забурлило, заклокотало, завизжали стебли тростника. И. О Боже мой!

Древние существа, коих никто никогда нигде не видывал, угрожающе вставали из глубин болотных вдоль торчащих копий. Их каменные лица источали злобу и ненависть, а в глазах просматривался горящий ад. Рты плотно сомкнуты силой множества гор. И когда исполины начали движения, упал гром, осветив яростью шумной молнии воинственные формы их черепов. Они подняли к чёрному небу копья и проревели, как тысяча злобных голов,

В это быстрое время полоска света, словно утренний край далёкого горизонта, всё же проскользнула и направилась к ближайшему окну.

Копья летели беспорядочно, создавая особый свистящий звук и гул. Герою приходилось проворно уходить, отпрыгивать, уклоняться. Результат был оправдан. Но когда, расслабившись на мгновение, он стоял и пытался всмотреться в сторону мрака, вдруг прорезало смрадный воздух последнее орудие меньшего размера, нежели остальные копья. Оно вскользь распороло левый бок и воткнулось в чужую землю, подняв небольшие крошки тверди.

Тишина на миг сдавила ушные перепонки. Треск молний и раскат грома прекратились. Закружилась голова. Герой правой рукой потянулся к левому боку, пальцами он ощутил влажную среду – что-то липкое и тёплое. Кровь. Слово «кровь» промелькнуло у него в голове последней искоркой жизни. Протиснулась через кровавую щель наружу боль. Он упал. Небо нависло над ним и надавливало на грудь и печальное лицо сгустком непроглядной космической тьмы. Стало трудно дышать. Стало трудно видеть небо. Во рту прерывисто смешивались кровь и воздух. Послышался еле внятный смертный шёпот:

Он закашлял. Брызги крови вылетели изо рта и упали кривыми кляксами его чернил на грязную кожу груди немеющей.

Веки раз ещё сомкнулись и разомкнулись, дыхание остановилось, биение сердца прекратилось, но слух ещё был жив. Он был жив! Слёзы проступили утренней росой незабытой родины и стекли по листам впалых щёк. Миленький голос прорезал мёртвую тишину в его ушных тоннелях:

Тут как будто этот голос не только тишину потревожил, но и дал толчок живоносный сердцу, и веки с капельками слёз и крови зашевелились, а диафрагма лёгких в обнимку с межрёберными мышцами задвигала грудь кровавую. Он выдохнул с углекислым газом шёпот, дрожащий во мраке:

Вздох

Голос ответил, что ещё не настал его конец умирать в подобных местах, от Бога далёких. А если когда и придётся умереть, тогда тело не останется лежать безвестно в неродных краях, а прилетит воинство Ангелов и перенесёт на боевых щитах в родное селение ради верных Господу. После сказанных слов герой почувствовал, как чья-то маленькая ладошка нежно коснулась его умирающего тела. Прикосновение было неоднозначным; тепло от ладошки проникало вглубь бренного тела и растекалось ручейками весенними, создавая энергию за энергией во все члены человеческой плоти. Один из множества тысяч ручейков, добравшись до кровавой щели в боку под сердцем, стремительной струёй света, подобно солнечному свету, начал наружу сочиться, расплёскиваясь по влажной почве, пропитанной кровью тех неизведанных мест.

Герой почувствовал жжение и боль в это мгновение, лицо изменилось, вырвался крик. Глаза широко распахнулись, и из зеркал души вырвались лучи того же величественного солнечного света. Рана. Она чудесным образом затянулась, выделяясь лишь пёрышком синеньким на ожившем теле. Свет в зеркалах потух, глаза прояснились в синие-синие небеса.

Ладонь оставила живоносное прикосновение, и герой задышал полной грудью. Слёзы снова брызнули, но уже из оживших глаз, прочищая своды от неизбежности к их разрушению. Он приподнял туловище, опираясь с дрожью на локоть правой руки, и увидел пред собою девочку лет двенадцати. Она была, как будто знакома. Её волосы множеством гибких струй ниспадали с головы на плечики. Они источали тот же солнечный свет, который бил минуту назад из глаз умирающего героя. Казалось, был он живым светом, точно вода, точно река, перетекал с головы и падал светом жидким вниз, к ногам. И только там! И только там, оторванный от девочки, поначалу тускнел, а потом и вовсе угасал, осветив на мгновение небольшую площадь неплодородных земель проклятых далей.

Герой в это время ещё не понимал сказанных слов, а медленно вставал. После пройденных испытаний в голове у него царило лишь успокоение без единой мысли и размышления. Поднявшись тяжело на ноги, он дрожащей рукой взял руку девочки. Ладошка была тёплой, нежной, как ни у кого из людей. Глаза были синие-синие, без единого облачка, и источали радость жизни и веселье южной погоды. Герой невнятно ответил, что могут идти по кромешной тьме теней. И направился в обратный путь. Но позже всё же мысль промелькнёт в его извилинах тоненьким разрядом. Без него солнечная девочка и сама легко справилась бы с трудностями. Но нет, он всё же помог преодолеть живой пряди барьер страшных копий, ведь если бы не обратил на себя он внимание злобных созданий, то и прядь не воссоединилась бы с девочкой, которой нужно лишь было связать себя с миром живых. Эта ниточка дала много сил и поборола власть Тьмы прибывающей, которая жаждала окутать, вобрать в себя всё живое при свете, а всему мёртвому во мраке дать жизнь под луной. Но мёртвые должны быть среди мертвецов и никогда не ступать в краях наших светлых. Он это знал наверняка. Возвращался он совсем другим, казалось, он возвращался совсем взрослым. Он возвращался, неся в крови своей другую кровь. Кровь солнечной девочки. Он возвращался…