Ален Гри - Неправильный Египет

– Гнать! – категорически заявила Ульяна и замолчала, разглядывая спицы, давая понять, что больше объяснять она не намерена.

– Вот, хорошие мои, Дарью Михалну помяните, царствие ей небесное, сильна была… – Ульяна Михайловна протянула горсть конфет и печенье, провожая гостей. Петя оживился: хоть что-то было не так плохо.

– Через две недели заезжайте, заберёте вязание… Нет, денег не надо, – открывая хлипкую дверь посетителям, объясняла баба Уля.

Ульяна стояла на пороге и смотрела вслед уходящим гостям. Из спальни, держась за бока, приковыляла Матрёна и стала рядом.

– Бедная, жаль её. Чую, что Анна приберёт в ноябре, вот что странно мне: почему – не вижу.

– А вторую не жаль?

– Нет. Вторую – нет.

Жители деревни знали, что Дарья, Ульяна и Матрёна Егоровы были сёстры погодки. Отца они не помнили, а мать умерла в тысяча девятьсот тридцать третьем году от туберкулёза. Держались они всегда вместе, в деревне поселились в конце войны в заброшенной хатке. Замуж ни одна из них не вышла – не за кого было. А вот в кругах Основных, на далёкой умирающей Бетельгейзе их знали как Наблюдателей.

***

– Кого гнать? Как гнать? – в машине Тома дала волю эмоциям – просто время потратили! Инфернальные бабки, воображают себе неведомо что! А этот тяжелый дух! Петруша чуть сознание не потерял! Они вообще дом проветривают? Людям только подавай колдунов да ведьм. И мы туда же, а ведь образованные! – слёзы стояли у Томы в глазах.

– Образованные, но отчаявшиеся, – сказала Света – послушай, она сказала, что-то свяжет для него, возможно, она имела в виду какой-то предмет от сглаза?

Дальше ехали тихо. Каждый думал о своём. Присутствие Светы и Дани вдруг стало для Томы неприятным, хоть она и понимала, что они помогают. «Почему бабка так пристально смотрела на Свету? Света позавидовала её сыну? Он ведь и красивенький, и умный, и был крепыш. Да нет, не может быть! А, собственно, почему нет? Ей тридцать, своих нет…»

Петя размышлял вслух.

– Почему старые люди такие некрасивые? Мне там было страшно, зачем такие портреты в рамках? И никто не улыбается. Печенье воняет.

– Это ладан, Петруша.

– Мне не нравится, у Люды пахнет апельсином. Вот было бы хорошо, если бы все старые люди носили цветные весёлые маски, как на карнавале!

– Мы все носим маски, и только к старости их срываем, – медленно произнесла Света, со вздохом глядя на проносящиеся мимо осенние лесопосадки и поля.

Через несколько дней Тома и Света шли в дом, напротив Томиного, к гадалке Анфисе.

– С бабкой не задалось, пусть получится с гадалкой.

– Я не знаю, Свет, мне хватило. Не знаю, зачем туда иду. Петю я обидела и напугала, старухи эти… Неизвестно, что гадалка наплетёт… И дорого.

– Тома, прекрати. Будем надеяться на лучшее.

Анфиса Сергеевна потеряла подростка-сына, осталась брошенной мужем, регулярно оплачивала рекламу в газете о том, что она «потомственная ведунья и маг». Окна в главной, как она её называла, приёмной комнате были гламурно и таинственно фиолетово зашторены, на искусственном камине стояло качественное чучело совы, канделябр под старину, вазы с высушенными цветами и много симпатичных, загадочных статуэток и мелочей, создающих необходимый антураж. Колдунья принимала клиентов шесть дней в неделю, прерываясь на один законный выходной. Её пухлые руки украшало множество разномастных золотых браслетов, а на белой шее красовалась чёрная бархатка с золотым крестиком. С широкими острыми скулами, длинным прямым носом и узкими губами, на первый взгляд её лицо было отталкивающим. Но Анфиса обладала проницательным взглядом ярко-голубых, почти прозрачных глаз и кошачьим голосом, она умела заставить себя слушать, и клиент очень скоро начинал ей доверяться.

Принимала она под запись. В субботу днем была записана Тамара Булкина, вот её телефон и адрес. Когда в дверь позвонили, Анфиса открыла первую дверь, посмотрела в глазок второй двери, опустила цепь и щелкнула двумя замками. Сейчас не средневековье, но зложелателей у гадалок всегда хватало.

– Анька, давай в свою комнату, сядь за уроки и не высовывайся, – нагрубила Анфиса дочери и настроилась на работу.

– Проходите, одежду вешайте здесь, садитесь за стол, ничего не говорите, – проинструктировала она женщин.

За большим круглым столом она села напротив и произнесла, глядя на Тамару:

– Я вижу твоё горе. Он может поправиться. Ты должна оставить мне его фотографию. И мои услуги дорого стоят.

Огорошив Тому этой тирадой, Анфиса смотрела на её реакцию. Увидев, что женщина созрела, она продолжала, периодически прикрывая глаза, совершая манипуляции звенящими от золота запястьями.

– Тебе позавидовали. Человек из твоего окружения. Мне пока трудно сказать, кто. Его нужно очистить, иначе он может умереть.

Оставив нокаутированных посетительниц, Анфиса Сергеевна вышла из комнаты и вернулась с двумя бумажными свитками. Один она протянула Томе.

– Эту молитву ты прочтешь сегодня на ночь, потом сожжешь, часть пепла растворишь в воде и используешь эту воду для приготовления чая. Дашь выпить чай всем, кто вхож в твой дом. Тот, кто навредил твоему сыну, почувствует себя очень плохо, тем самым себя обнаружив. Всё. Потом запишешься ко мне на следующий приём.

– А ты, хотела бы ты узнать свою судьбу? – обратилась она к Светлане.

– Я за компанию пришла.

– Всего пятьдесят долларов.

– Ну и что там с моей судьбой? –Свете стало любопытно и, услышав, как ведунья всё четко объяснила насчет Петруши, она прониклась уважением.

– Я, если честно, в это всё не верю, но я думаю, вы хороший психолог, – она заулыбалась и стала вытаскивать деньги из сумочки.

– Ухажер у тебя есть. Надёжный. У тебя будет двое детей – девочка и мальчик. Но, помни, что жизнь – это не только работа, своё счастье нужно хватать быстрее, иначе перехватят другие. Вижу, что всё у тебя сложится… Могу ускорить. Записать тебя на приём через четыре дня?

Тома и Света вышли, не то, чтобы радостные, но полные надежд. Светлана услышала то, что ей было так важно, она боялась заводить детей, не признаваясь в этом даже Томе. И уже по-другому смотрела на Даню, с надеждой и страхом одновременно.

Тома тоже шла окрылённая. Её поразило и напугало, что женщина раскрыла её горе и всё объяснила, а главное, сказала, что делать.

Прошло сорок дней со смерти Альберта.

Однажды поэт решил, что «у природы нет плохой погоды». Чушь. Есть. Ноябрь выдался мерзкий. Скукожившись, прикрывая лицо сломанным зонтом, Тома спешила домой. Оставив Петрушу у матери, она хотела спокойно собрать вещи. Тамара неловко пыталась обходить лужи, чувствовала, что ноги и плащ сзади все покрыты грязными кляксами и разводами, не видела ничего, кроме серого асфальта. Небо, земля, дома – всё слилось в единую черно-серо-бурую массу, разрезаемую поперек светом фар нервных машин. Руки её уже окоченели, со всей силы пытаясь удержать многострадальный зонт: резкие порывы ветра то и дело выворачивали его наизнанку.