Ален Гри - Неправильный Египет

– Сейчас сто долларов. Потом за свет и воду. Депозит сто долларов, – констатировал Мухамед на ломанном русском.

Тома плохо и беспокойно спала на новом месте, думала позвонить маме или подруге, но решила, что не стоит. Кот Василий беспокойно обнюхивал липкие, немытые углы и не находил себе места. За стеной шумели соседи часов до четырёх утра, а когда, уже привыкнув к квартирному сигаретному духу и шуму, она провалилась в дрёму, молитва муэдзина выдернула её из сновидений.

Поздним утром, выйдя из многоквартирного дома, она решила заглянуть в супермаркет, чтобы купить продукты для перекуса на пляже. У входа в магазин сидела нищенка с ребёнком на руках, нагло и назойливо что-то бормотала и протягивала руку. Тамара махнула таксисту и сказала, куда ехать. Молодой сутулый заросший водитель на оранжево-синей неухоженной машине, с сигаретой в одной руке и старенькой «Нокией» в другой, то и дело поглядывал на Томину грудь в зеркало заднего вида. Он резко тормозил, потом неожиданно набирал сто двадцать и постоянно нервно сигналил.

Ахмед встретил Тамару на проходной отеля. Брань с таксистом по поводу оплаты ещё больше выбила Тому из колеи. Они прошли через терминал охраны, и служащий отеля сообщил об оплате входа. Ахмед взял сумку с Томиными вещами и пошел вперёд. Человек на входе повторил по-русски: «Вход два человека сто фунтов». Она немного растерялась и посмотрела вслед Ахмеду, но тот не обернулся, и Тома заплатила за вход.

На пляже служка в рваных шлёпках с сильно треснувшей кожей на пятках и обломанными ногтями что-то спросил у Ахмеда и провел их к свободным лежакам. Он принес два застиранных полотенца в бело-желтую полоску и стал застилать, особенно тщательно с Томиной стороны, глядя на нее и расплываясь в коричневозубой улыбке. Тома сунула ему в руку двадцать фунтов чаевых и попросила коктейль. Через пять минут ей принесли граненый надбитый стакан с бледно-голубой жидкостью, отдающей жестким спиртовым амбре, трубочкой и чахлой долькой лайма.

Конечно, пляж беззвёздочного недо-отеля «Машрабея» резко контрастировал с пятизвёздочным «Аквамарином», где они отдыхали в прошлый раз семьёй. У пирса стояли два катерка. Полуголые чумазые мужички, громко перекрикиваясь, что-то носили, убирали, чинили и смеялись, развязно пялясь на пляж, беззастенчиво разглядывая женщин. Поверх воды плавала цветная лужица топлива и пару пластиковых бутылок, в застоявшемся воздухе пахло соляркой, краской и сигаретным дымом. Почти все шезлонги у небольшого бассейна были заняты женщинами в буркини или просто одетыми в чёрное. Они не то злобно, не то с любопытством поглядывали на открытых туристок. Местами валялись использованные памперсы, в воде шумно бесились дети разных возрастов, некоторые ели там же.

Ахмед был рассеян, изучая загорелые зады других женщин. Завтра прилетала Симона, которая всегда покупала ему новую одежду и оставляла пятьсот евро, когда ей пора было домой. Так что резвый, но убогий мозг Ахмедушки отчаянно закипал. Он не любил и не умел плавать, от запаха алкоголя из Томиного стакана его мутило. Мутило уже и от Томы, как от клубники со сливками, которой сильно переел.

– Всё хорошо? – Тома с самой первой минуты встречи уловила холод: что-то шло не так.

– У меня умерла мама, завтра хороним, – не моргнув глазом, сделав печальное лицо, соврал Ахмед.

– Боже! Милый! Как… Что же ты мне не сказал…а мы… а я…тут. Боже… Тебе надо ехать?

– Да, надо ехать… У тебя есть пятьсот долларов? Очень надо.

– Так много, – Тома растерялась, – я могу дать триста, прости. У тебя умерла мать, но ты всё равно приехал меня встретить. Ахмедушка, мой родной, прости, но надо было сказать. Деньги я оставила на квартире, с собой нет. Когда надо ехать?

– Уже надо ехать.

Шестого декабря Тома дозвонилась домой и узнала, что Светы не стало за день до её отъезда в Египет. Не верилось. Женщине показалось, что звонит она не домой, а в другую галактику. Она поймала себя на мысли, что смерть подруги её не тронула. Петя кровушки никак не напьется? Была, а теперь нет. И что? Откуда такая черствость? Но была боль, сердечная боль покинутой женщины, которая затмевала все остальные переживания и события. Она здесь одна. Ахмед и его брат не отвечают на её звонки и сообщения. Альберта нет. Светы не стало. Васька и тот сбежал почти сразу, а ведь он был для неё кусочком родины. С Петрушей она говорить не хотела. Она не могла себе этого объяснить. С Петей говорить было страшно, он был чужой и непонятный. И если смог так поступить с отцом, значит, сможет и с ней. Мама Людмила никогда не была по-настоящему близка. Что такое её жизнь?

Тома вышла купить фруктов и, возвращаясь, увидела экскурсионный киоск. Она подошла и спросила, что бы ей интересного могли посоветовать. Предложили ей много всего, естественно, «только самое интересное», «только для неё», «только сегодня», «только по самой выгодной цене». Она купила экскурсию на завтра, в монастырь.

Уже девятого декабря Людмиле Ивановне сообщат, что микроавтобус с туристами разбился. Он нёсся сто сорок в час и столкнулся с фурой, водитель которой заснул на скорости. Пассажиры не пользовались ремнями безопасности, шесть человек погибло, включая её дочь.

Они мчались по трассе. В микроавтобусе была Тома, еще восемь пассажиров, гид и водитель. Громко фальшивило радио с шумной и заунывной арабской песней, раздражающе прерываясь из-за плохой связи. Ветер гудел, бросал и мотал горсти песка по асфальту.

Скучный пейзаж мелькал за окнами. Плоское голубое небо было испачкано белёсой мутью невыразительных облаков. Вдали виднелись карамельные россыпи невысоких горных массивов. Камни раскрошились вдоль дороги и отсвечивали, поблёскивая на солнце, похожие на халву. Вонь метана вплыла в салон, когда проезжали небольшой посёлок Рас Гариб. И вдруг – ослепительная лазурь посреди мышиного однообразия! Такое живое и яркое море.

Никто толком не понял, что произошло. Удар, скрежет, толчки, переворот. Она ничего не почувствовала, и нет, вся жизнь не пронеслась у неё перед глазами, когда, вылетев в окно, она смертельно разбила голову и сломала почти все шейные позвонки.

Людмила Ивановна, не моргая, бросила горсть холодной земли на гроб и смотрела, как его неуклюже опускают. Зимой кладбищенская земля была жесткая, обледеневшая. Люда уже не плакала. Слез было слишком много, с того самого звонка, когда она узнала, что осталась совсем одна. Почему такой простой гроб? Он больше всего подходил Тамаре.

Люда не могла понять. Это конец света? Именно так он должен начаться? Почему? Это за её грехи? Она отвергала своё дитя, а когда всем сердцем его приняла – тут же потеряла. Почему она? Когда не стало родителей, она наконец-то вернула себе дочь, казалось, они вновь семья… Хотелось упасть в эту холодную грязь, вопрошая: «За что?»