Ален Гри - Неправильный Египет

– Конечно, родной, – Люда суетливо, с радостным испугом в глазах, стала накрывать на стол.

Светлана посматривала на Петю. Ей стало грустно и стыдно из-за того, что не очень хотелось и, надо признаться, надоело быть частью чужого горя. «Вот так, заведешь ребёнка, а он заболел. Зачем ей такое?»

– Что-то я совсем совесть потеряла, – встрепенулась Света, – мне пора! Я завтра еще забегу, не провожайте!

Она опустила кота на пол, обняла мальчика и нежно взлохматила ему сонный чубчик, приобняла и поцеловала в щеку Людмилу Ивановну, юркнула в прихожую. Скоро Петя и Людмила Ивановна услышали, как захлопнулась дверь. Петя взял стакан с молоком и подошел к окну. Васька, увидев молоко, оживился, и бодро запрыгнул на подоконник. Люда присела на стул, вытирая руки полотенцем, глядя, как мальчик и кот смотрят в серое, плывущее окно. Самые крупные капли ноябрьского ливня били стекло, срывался град.

– Она всегда веселая, – тихо вздохнул Петя, продолжая смотреть в окно на акварельные силуэты людей, – я тоже хотел бы быть веселым…

Света угрюмо вышла из подъезда разбитая, не в духе, и решила, что завтра она точно сюда не придёт. Неуёмный ливень. Всё к чёрту! Никуда сегодня больше не хотелось, только в горячий душ, а потом под теплое одеяло и под телевизор с чашкой чая и журналом. Зачем она отпустила Даню? Надо было попросить подождать её, чего уж стесняться! Перебежками, натягивая капюшон, то открывая, то закрывая бесполезный зонт, она добралась до автобусной остановки.

«Больше этого не будет, завтра попрошу Даню заехать за мной. Никакого общественного транспорта. На работу в машине с красавчиком. – Тома со своими вечными проблемами – это какой-то якорь, или балласт, тяжеленный, мне что ли до пенсии её утешать?..»

Люди толпились у дверей автобуса, она втискивалась последней в переполненный салон. Нога неудачно подвернулась не ступеньке. Света со всего размаху упала ничком на асфальт и умерла. В последнее мгновенье своей жизни она видела бесконечный поток прозрачных капель, падающих из туманной бездонной черноты на немного удивленное мёртвое лицо.

***

Потомственная ведунья Анфиса Сергеевна, обладательница карт Таро и волнующего чёрного с перламутром маникюра, набрала номер своего хорошего знакомого.

– Привет Маратик, да-да, всё нормально. Как обычно, твои тридцать процентов. Спасибо, дорогой.

Марат работал в нужных структурах обычным служащим и снабжал Анфису Сергеевну данными, необходимыми провидению. Она отправляла ему фамилию, имя, адрес и телефон клиента, а он ей – кто прописан, распечатку звонков за последние несколько дней. Ну, а от школьницы дочери она получала уйму информации о детях, кто болеет, кто здоров, кто с кем подрался, у кого новый телефон и какие проблемы в семье. Анфиса с юности знала, что правда – это мираж. Это что-то, в первую очередь, никому не нужное и ни к чему хорошему не приводящее. Людям нужно говорить то, что они хотят слышать, потому что они всё равно услышат только то, что захотят.

Ночью двадцать пятого ноября где-то в Подмосковьи художник Бессонов резко повернулся к окну.

Ставни шумно распахнулись в ночи, и холодный воздух ворвался в теплую темноту.

– Снова ты? – он узнал её. Ведьма. За годы она ни капли не изменилась, конечно, нет.

– Нам пора, – так же легко одета, но ей совсем не холодно.

– Уже? Но я не готов! У меня столько задумок, планов, так много несделанного. Мой проект. Моя семья…

– Не нам решать, дорогой, – и она улыбнулась своей свежей неуловимой улыбкой.

– Секрет твоей улыбки вовсе не в губах, а в глазах, а я написал тебя с закрытыми глазами. Но, послушай, я не готов.

– Табор уходит в небо, – на этот раз ее глаза светились иронией, – я видела твои проекты, Коленька, ты им не поможешь.

– Кому?

– Как кому? Цыганам своим. Чего ты добиваешься? Чтобы их полюбили? Поняли? Признали? Под силу ли тебе это? Бродяги, независимые, бесстыжие. Такие не могут нравиться порядочным гражданам… Коленька, я подарю тебе долгую беседу о том, к чему тебя так тянет, – и Анна улыбнулась. Она присела на подоконник и, словно Шахерезада, начала, – Это было смутное время… А впрочем, время, оно всегда смутное, но не будем отвлекаться.

– Я не готов! Я хочу остаться, – настаивал художник.

– Не нам решать, Николай, – дёрнула хрупкими плечами, как будто извиняясь, а, может, ей было всё-таки зябко, – не нам решать. И в этот день Бессонова не стало.

Бабки Егоровы, Матрёна и Ульяна, вязали. Мотя отрезала литыми железными ножницами слишком длинную шерстяную нить. Окна задребезжали…

– Кто там, Улянушка?

– Это Анна.

– Опять летает?

– Летает. Месяц у неё урожайный, ноябрь всегда такой.

– И зачем летает? Выделывается! Побаловалась и хватит.

– Понравилось ей, как Николашка Бессонов-то её зафиксировал. Но давеча и его прибрала…

Анна распахнула дверь и не касаясь половиц вошла.

– Зачем? Зачем убеждаешь людей, что ведьмы есть, ведь их нет? В их мире вдоволь обмана.

– Это не обман, Матрёна, это красивая сказка, пусть она живёт. Все они станут прахом, а после – перегноем, а после – новой питательной энергией, но разве хочется кому-то в это верить? Люблю ноябрь, столько смертей! Наш приоритет, бабульки, – обновление планеты Земля и поиск предателей. А вы тут…

– Для нас последний земной год пошёл. Яхсис пытается скрыться. Тебе нужно его перехватить. Он должен всё отдать.

– Да. Работы много у меня, бабоньки. Бунтарей четверо. Яхсис самый слабый из них, поэтому я и нашла его первым.

Тома смотрела в иллюминатор. Второй раз в жизни летит на самолёте. Обломки невысоких гор и песочных валов проглядывали сквозь взбитые облака, как корица в капучино. Сбежала. Подло? Она никому ничего не должна. У Светланы своя жизнь налаживается, Петр, кажется, её ненавидит (или она ненавидит его?), а матери она вообще никогда не была нужна! Хотя ребёнок… Ничего, вырастет – поймёт. Может быть, если Ахмед будет не против, они смогут забрать Петю в Египет насовсем? Но, скорее всего, с Людой Пете будет лучше. Тома не хотела заглядывать в будущее так далеко.

Тома бредила романтикой, ждала с дрожью в ногах, что они будут лежать с Ахмедом, нежно прижавшись друг к другу, на теплом песке. Служка принесет им красивый коктейль, и она, слегка опьянев от напитка и от любви, будет смотреть на лазурное море и блуждающие вдали светлые кораблики. Он будет гладить её волосы, касаться губами плеча и шептать со своим акцентом трогательные слова…

Хургада встретила ее порывом жесткого песочного ветра, тяжёлым смрадом сигарет и самолетного топлива. Тому, с большим опозданием, встретил брат Ахмеда, Мухамед, посадил в потрепанный «Шевроле» и отвез на съемную квартиру.