Валентина Хайруддинова - Нина. Таинственный Ник

– Да, старшая, Надежда.

– Вы друг на друга похожи и не похожи одновременно.

Нина не решалась сказать, что они рискуют опоздать на работу, о которой Соколовский вроде бы и забыл. Он задумчиво вертел фото:

– А Надежда тоже в Кипелове живет?

– Надя с мужем переехали, вот уж года три как, в деревню, в Крутово. Петруша уже там родился.

Нина присела, понимая: они уже опоздали.

– Вы их навещаете? – продолжал задавать вопросы Соколовский.

– Да, конечно. По воскресеньям, раза или два в месяц, зимой – реже, – сказала Нина и добавила зачем-то:

– Я там с Петрушей нянчусь.

– Петруша – это племянник? У сестры большой дом?

– Да, племянник, забавный такой… А дом хороший, три комнаты, кухня. Колхоз выделил, ведь Надя – ветеринар, а Иван – шофер в колхозе. А почему вы спрашиваете?

Соколовский молчал, глядя на снимок. Нина подумала вдруг: «А если сейчас придет Саша? Интересно, что он подумает о Соколовском? Вдруг приревнует?» И вспыхнула: надо же, что лезет в голову! Она опустила глаза, словно историк мог прочесть ее мысли.

Но Соколовский, не отводя глаз от фотографии, спросил:

– Нина Петровна, а не мог ваш супруг в деревню уехать, к Надежде?

Нина вмиг забыла о смущении и уставилась на Михаила Владиславовича:

– Зачем?

– Может, у него какие-то дела появились, не знаю…

Нина помотала головой:

– Саша работает, да и сестра с мужем – тоже. И потом, без меня Саша никогда бы к Наде с Иваном не поехал. Он и со мной-то не слишком охотно у них гостил.

– Отчего же так?

– Ведь это моя родня, – пожала Нина плечами, – да и Саша не слишком любит шум, гам, а мы, как соберемся, перекричать друг друга не можем. Одна Маня чего стоит. Да и Петруша озорничает, капризничает.

Тут Соколовский поинтересовался:

– Мария с вами делилась своими соображениями по поводу этого исчезновения?

Нина вспыхнула: Маруська обсуждала с посторонним человеком ее личную жизнь! Поведала историку, что Саша нашел зазнобу, ведь младшая сестра – простушка, и туфли у нее старые.

Видимо, эмоции отразились на лице Нины, потому что Соколовский счел нужным пояснить:

– Ваша сестра мне рассказала, что Александр – человек домашний, спокойный, семейный. Вот я и подумал: может, он к родственникам в деревню поехал.

Девушка облегченно вздохнула – все-таки Маруська придержала язык – и предложила позвонить Наде, чтобы все выяснить, хотя не сомневалась: один Саша в Крутово не поехал бы.

– Если позволите, я позвоню и спрошу, номер только дайте. А вы отдыхайте.

С этими словами Соколовский поднялся, опираясь на трость.

– Как так – отдыхайте? – вскочила и Нина, – мне на работу вообще-то надо. Хотя я уже опоздала. И, наверное, – в милицию? А потом, как вы Наде объясните, зачем Сашей интересуетесь? Она еще подумает невесть что.

– С работой я уладил, вас заменят, – на ходу бросил историк, – но, если хотите сами сестре позвонить, машина в вашем распоряжении.

Нина с удовольствием устроилась на широком сиденье «Волги», рассматривала зелено-бежевую панель, которую не сумела оценить вчера, про себя соображая: позвонить можно и с проходной фабрики, где работала Маруся, но не осмелилась ничего сказать.

За окном мелькали серые дома, редкие прохожие, рыжие деревья, тротуары и лужи, в которых отражался скупой осенний луч.

– Нина Петровна, – нарушил Михаил Владиславович молчание, – а сами-то вы что думаете об исчезновении супруга?

– Ох, не знаю. Саша всегда – только дома или на работе. Он не любит компании, друзей у него нет.

– Совсем? – удивился историк.

– Ну, – замялась Нина, – он ведь работает допоздна, а на выходные мы едем к Наде или к маме. Некогда ему друзей заводить.

– Да, дружба требует времени. А оно для человека бесценно. Вы, Нина Петровна, молоды, и для вас, наверное, это не так. Я же, знаете ли, ценю мгновения, что приносят, не скажу – счастье, но что-то хорошее, удовольствие или наслаждение. Вот, например, дружба с Иванычем – огромное удовольствие. Иваныч – это доктор, которого я к вам привозил. Мне на него совсем не жаль времени.

Соколовский повернул машину направо – теперь «Волга» плавно катила по проспекту имени Калинина – Нина подумала: «Интересно, как он раньше назывался?» – мимо старинных домов, невысоких, украшенных лепниной.

Нина никогда прежде спорить с Соколовским не решалась. Если в учительской возникала полемика по какому-либо поводу, девушка, разумеется, не вмешивалась: и без нее, молодой и зеленой, находились у Соколовского оппоненты. Но сейчас молчать ей казалось глупым.

– Если лишь мгновения жизни наполнены чем-либо хорошим, то зачем вообще нужно остальное время? – спросила она негромко, – ведь, кроме дружбы, много что приносит радость: семья, дом, любимый человек, дети.

Соколовский остановил автомобиль. «Я его сразила!» – с удовольствием подумала девушка. Но Соколовский сказал: «Приехали», распахнул дверцу и вылез из машины, не удостоив собеседницу ответом. Однако через мгновение Нина забыла об этом казусе, увидев, куда ее привез Михаил Владиславович: они поднялись на высокое крыльцо здания из бордового кирпича.

– Что же я скажу? – останавливаясь на крыльце, тревожно глянула она в темно-серые глаза Соколовского, – я ведь совсем ничего не знаю.

Историк закурил, и, щурясь от дыма и неяркого утреннего солнца, заговорил тихо, но выразительно, точно желая донести до бестолковой собеседницы каждое слово:

– У меня здесь работает товарищ, подполковник милиции. Я уже объяснил ситуацию, но знаю-то меньше вашего. Хотели проверить, например, ходит ли ваш супруг на завод, а я даже фамилию назвать не мог. Или у вас одна фамилия?

– Конечно, одна. Он Миронов, – торопливо выпалила Нина, будто от того, как скоро назовет она фамилию мужа, зависит его возвращение.

– Почему Мария – тоже Миронова? – удивленно поднял бровь Соколовский.

– Что вас смущает?

Соколовский вздохнул и, еще более четко выговаривая слова, спросил:

– Ладно, давайте по-другому: почему ваш муж – Миронов? Он, что, взял вашу фамилию?

Нину тон собеседника неожиданно рассердил. И, не узнавая себя, она решительно проговорила:

– Да, взял мою фамилию. И не надо со мной общаться, как с нерадивой ученицей.

Соколовский уставился на девушку – Нина, несмотря на обуявшую ее отвагу, отвела глаза.

– Вы лет восемь назад вполне могли бы быть моей ученицей. Конечно, очень дисциплинированной, правдивой, ответственной, правильной. Отличницей, проще говоря. С чего вы взяли, будто я считаю вас нерадивой, не понимаю.

Фраза Соколовского прозвучала так неожиданно весело, что Нина стушевалась: человек помогает ей, сочувствует, а она недовольничает.

– Извините, товарищ Соколовский, – забормотала девушка, – я очень нервничаю и, наверное, соображаю плохо.