Антон Пайкес - Дожди над рекой. В тумане / Кансер / Танцующие на крышах

– Ты же всегда был сильным, – удивлялся я. – Ты всегда умел управлять своей жизнью.

– Кажется, я попал в тупик. Всё, из него уже не выбраться. Так-то, брат. Не иди моей дорогой. Тут, захороненный живьем, я в сумерках брожу жнивьем…

– Сапог мой разрывает поле, бушует надо мной четверг, но срезанные стебли лезут вверх, почти не ощущая боли, – продекламировал я наизусть. Бродский мне всегда нравился.

– Да. А ведь эта сука совсем ничего не читает. Ну вот ни буковки. Даже родители её что-то там читают, а она нет.

Он доедал молча, печально смотря в своё отражение в супе, и мне впервые стало его немного жалко. Он сломался как-то неожиданно, в том смысле, что именно от него никто этого ожидать не мог. От кого угодно, но не от него. Смотреть на опустившегося человека грустно, но на опустившегося Борю – стократ хуже.

– Ладно. – Я решил прервать молчание. – Такое дело, я ищу одного человека, думаю, ты можешь мне помочь. Мы в детстве дружили с одной девочкой…

– Не продолжай, я знаю о ком ты. Тут странное дело, мне звонок был.

– Звонок? – удивился я.

– Ну да, такой, по телефону, знаешь? У звонившего был очень странный голос. Козлиный какой-то. Или как у половицы скрыпучей. В общем, мерзенький.

– Ну-ну, очень интересно.

– Так вот. Сказал мне, что разыскивается девушка. Нужен её телефон.

Я начал волноваться.

– И ты дал?

– Да я его и не знал никогда. Я, честно говоря, и помнить-то её особо не помню, просто человек на том конце был настолько настойчивым, что голова как-то сама собой прояснилась. Кстати, уже после того, как я положил трубку, я вспомнил её фамилию. Может, сможешь отыскать по фамилии? Сейчас, как же её…

И он назвал мне фамилию. Что ж, половина дела сделана. Интернет с его возможностями сделает остальное.

– Может, выпьем? – предложил Боря.

– А давай, – неожиданно для самого себя согласился я. – Но только пива. Я крепче не пью.

– Это правильно. Давай по пиву.

Я подозвал официанта и заказал пару бокалов самого дешёвого пива. Дорогое я не люблю по той же причине, что и дорогие рестораны. Ему нужно соответствовать, а этот сказ не про нас. Не про меня, и теперь уж точно не про Борю.

– Как всё славно начиналось, – говорил в это время мой старый приятель, сокрушённо качая головой. – Как всё это дерьмо хорошо пахло поначалу! Ты бы знал, какой она была. Весёлая, зрелая, всем своим видом показывала, что редкие люди могут с нею общаться. Язычок у неё был острый. Задница такая на ощупь… В общем, супер-девушка, мечта любого прыщавого юнца.

– И куда всё ушло?

– Да не ушло оно. Просто меня она взяла почти без боя, и я ей наскучил. Но дом-то бросить не на кого. Потому и оставила меня у себя, вроде прислуги. Сама пропадает где-то вечно, точно по рукам ходит, а я пашу. У нас с ней этого дела не было уже года полтора. И не хочу. Вдруг подцеплю ещё что-нибудь.

– Я смотрю, здравый смысл тебе так и не изменяет.

– Изменяет. Ещё как. Как он мне тогда давно изменил, так и не перестаёт этим заниматься, шалава такая.

– Да, здесь как будто правда нет меня, я где-то в стороне, за бортом, – процитировал я всё того же Бродского.

– И знаешь что? Гори оно всё. Мне на жизнь эту уже давно положить. Вот пиво. Помнишь, как мы во дворе стояли, пили в пятнадцать? Хорошо же было. Запретно. Адреналин так и пёр. И какие девчонки вокруг ходили, со многими целовались, со многими любились. И музыка эта изо всех мобильных. И ведь при этом не дураки были вовсе. А сейчас – семья, работа, а я пустое место, ноль, ни планов, ни желаний. Сдохнуть разве что, так и на это сил не хватает.

– Возьми себя в руки. Ты же взрослый человек.

– Да какой я взрослый? Я себе этот процесс, когда ребёнок превращается во взрослого, испоганил; лет много, а ума больше нет. Серость. Серость и тоска. Как же хочется сдохнуть!

– Ладно тебе. Всё выправится. Пей, давай.

– Так потому и пью, понимаешь. Не хочу, а что делать? Больше делать нечего. Когда ничего не хочешь, день тянется долго-долго, как издевается. Сидишь, пень-пнём, тут либо молиться, либо пить. А я ни во что давно не верю, так что, сам понимаешь. Вот ты бы что на моём месте делал?

– Да бросил бы её ко всем чертям, и всё. Новую найдёшь.

– А кому я уже такой нужен? Не, брат, тут уже всё. Я товар пожёванный. Порченый товар. Срок годности истёк.

На этом мы и расстались. Пиво допили, сказали друг другу пару обычных дежурных слов, дескать, созвонимся, и расстались. Я пошёл домой, совершать свой первый ход ферзём по нескончаемой прямой, а Боря вернулся в свой домашний ад, довольный хотя бы одним необычным днём. Мне не хотелось его отпускать, но дела мои требовали срочно вернуться к ним. Завтра уже нужно было выходить на работу, а мне ещё предстояло сесть и как следует прошерстить сеть в поисках моей давно утерянной подруги. Боре же нужно было вернуться домой, иначе ему точно достанется, его точно будет ждать скандал и лишняя головная боль. Зачем? Если смирился, сиди и не возникай, как говорил один тонущий в болоте священник.

– Итак, – сказала она и зубками впилась в коктейльную трубочку. – Как ты верно заметил, мы давно не виделись.

– Не без этого. – Я был сама доброжелательность.

– Чего это ты обо мне вдруг вспомнил?

– Знаешь, как-то, твой образ приплыл на волнах ностальгии. – Криво сказал, но в общем верно.

– Что-то ты странное говоришь. Как образ может приплыть? И какие у ностальгии волны? Ничего не понимаю.

Я промолчал, не желая вдаваться в подробный анализ своего высказывания. Кажется, и так понятно, что я хотел сказать, а придирается она просто потому, что надо чем-то наполнить пустую тару времени.

– Я вообще не хотела приходить. Но эта работа. Она из меня все соки вытягивает. Захотелось посидеть где-нибудь.

– Хорошо.

Это действительно было хорошо. Хорошо, что она пришла в вечернее пустое кафе, и я мог на неё посмотреть. На первый взгляд, ей явно не нужна была помощь. Передо мной сидела взрослая девушка, или даже молодая женщина, целеустремлённая, знающая себе цену, весьма симпатичная. Ей было далеко до какой-то природной сексуальности Лены, но нагловатая грация ей шла. Посмотрел бы на неё Боря. Сказал бы он, что она ничего так? Наверняка. Теперь. Я изучал её лицо, и никак не мог понять, что же изменилось. Знакомые черты, но у каждой линии, у каждого изгиба – новый характер. Она была похожа на учебник по каллиграфии: любой мелочи был придан какой-то чуть ли не религиозный, метафизический смысл.

– Что ты так смотришь? – Её голос отражал желание пуститься в атаку под рёв Иерихонской трубы.

– Просто, изучаю. Сравниваю.

– А. И как?

– Ты изменилась.

– Что поделать, прошло много лет.

– Да уж.

Разговор не клеился.

– Послушай, тебе не нужна помощь? – напрямую спросил я. Пусть я покажусь странным, но зато узнаю всё, что мне надо.