Антон Пайкес - Дожди над рекой. В тумане / Кансер / Танцующие на крышах

– Наверное. Тебе лучше знать, это – твой туман.

– Разве и не твой тоже?

– Может быть. Но для того, чтобы он считался моим, мне бы неплохо было быть здесь, как бы это сказать, более материально, чем сейчас.

– А сейчас ты где?

– Ой, это сложно объяснить. Не тут. Хотя, ты со мной разговариваешь, значит, наверное, и здесь тоже. Парадокс.

Мы молча побрели вперёд сквозь туман. Потом мы о чём-то говорили, как тогда, давно, и опять слова были лишь фоном. Всё-таки в мире без звуков невозможно долго находиться, и не начать с кем-то говорить. Пусть даже с собой. Пусть даже с неясной тенью, что бредёт от тебя по правую руку.

У меня совершенно неожиданно промокла майка. Я как-то никогда не думал, что туман может быть мокрым, хотя, вообще-то, он состоит из воды. Как сказал мне когда-то какой-то знакомый, туман – это просто испаряющиеся слёзы. Жидкость превращается в лёд при низких температурах, а испаряется при высоких. Слёзы, наверное, тоже могут замёрзнуть или вознестись на небо в виде лёгких как пёрышко частичек завтрашних дождей. Может, я потому и не умею плакать, что мои слёзы превратились однажды в туман, и теперь каждую ночь выходят из далёкого тёмного леса навстречу реке?

– Послушай, – сказала она вдруг, – я хочу, чтобы ты помог одному человеку.

Неожиданная предметность фразы настолько меня удивила, что я на секунду испугался за наш допотопный туман. Вдруг он не выдержит, рассыплется, как карточный домик? Но нет, ничего не случилось.

– Кому? – Спросил я и долго ждал ответа. Она молчала не потому, что не знала, как ответить, она хотела, чтобы я сам догадался. – Тебе?

– Мне, – она отвернулась.

– Как я тебя найду? – спросил я.

– Уж найди как-нибудь.

Я подождал, – может, она даст хоть какую-то подсказку, но она отвернулась от меня, и, казалось, смотрела в сторону. Знакомые мне когда-то черты её лица стали отчётливо вырисовываться только сейчас. Я начал вспоминать, какой у неё был подбородок, и туман вокруг него немного рассеялся. Вспомнил тёмные брови, длинные волосы цвета кофейной гущи, маленький аккуратный носик, и всё это постепенно проступало, заново рисуя мне её портрет. Я достал из кармана пачку сигарет и закурил. Когда свет зажигалки на секунду ослепил меня, она сбежала, и я остался в тумане один. Наверное, сама попытка вспомнить всё напугала её, и она поспешила удалиться, пока память полностью не восстановила её лицо в мельчайших подробностях.

Тогда я побрёл куда-то, тихо ступая по земле, стараясь не спугнуть этот неожиданно потускневший, но всё ещё неизмеримо прекрасный мир. Туман тревожно, но вовсе не угрожающе загудел, принимая новые правила игры.

– Здравствуйте, – раздался голос у меня за спиной. Я резко обернулся и недовольно кивнул. Этого человека я не знал. Передо мной за столом (что может быть безумнее, чем стол посреди дороги?) сидела старуха, горбатая, смотрящая на меня какими-то рыбьими пустыми глазами. Готов поклясться, что только что её здесь не было. Если бы не туман, я бы, наверное, смог различить свои следы на дороге. Ни старухи, ни стола здесь быть не могло – я же мгновение назад здесь проходил. И кому вообще пришло в голову поставить огромный офисный стол прямо посреди городской улочки?

– Я вас знаю? – задал я единственный вопрос, который пришёл мне в голову.

– А какая, в сущности, разница? – удивилась она. – Теперь знаете.

– Вообще-то, верно. Чем могу вам помочь?

– Хотела попросить вас больше не звонить по тому номеру. – Она, конечно, говорила о Ленином мобильном, я это сразу понял.

– А почему, собственно?

– Да просто, не звоните, и всё.

Всё происходящее напоминало дурной сон. Я даже ущипнул себя за ногу, но от этого только стал глупо выглядеть. Эффекта не было. И тогда я разозлился не на шутку. Достал из кармана трубку и быстро набрал Ленин номер, по памяти, за несколько секунд. Поначалу было тихо. А потом где-то совсем рядом раздался звонок. Turn Back Time. Древняя мелодия, которая так нравилась моей мёртвой любовнице. Женщина за столом посмотрела на меня так, как обычно смотрят скучные взрослые люди на того идиота, который, будучи сорокалетним, воодушевлённо радуется цирковому медведю, катающемуся на велосипеде. Медведь всё катается, человек всё радуется, улюлюкает, и не замечает, что публика постепенно перестаёт смотреть на диковинного зверя, найдя новое потешное зрелище.

– Какая оригинальная мысль, – сказала вдруг женщина, показывая мне мобильный телефон, дрожащий в её костлявой руке, и её голоса я не узнал. Точнее, наоборот, узнал, и голос принадлежал вовсе не ей. Именно его я услышал в трубке спрашивающим меня, сколько мне осталось жить. Именно он предрекал Лене гибель. Скрипучий, как петли несмазанной двери, противный до отвращения, и пугающий, как сова в ночном буреломе.

– Что вы такое?

– Я – ничто. И даже никто, коли тебе будет угодно, невежа. Я просто звоню. Когда надо и куда надо. Для этого я и сижу здесь, в этом дурацком тумане.

Я подошёл к старухе и наклонился над ней, пытаясь заглянуть ей в глаза и понять, о чём она думает. Не вышло. В глубине её глаз колыхалась речная вода, и прожилки ряски были единственными свидетелями бездны во всей её безжалостности.

И тогда старуха засмеялась чудовищным смехом. Вовсе не таким, как показывают в кино, он был отвратительным, захлёбывающимся и задыхающимся. Так должны были смеяться закованные в испанские сапоги ведьмы, замурованные заживо любовницы царей, так должен был смеяться открываемый отмычкой ночного убийцы дверной замок, конечно же, догадывающийся о судьбе вверенного ему спящего. Этот тошнотворный смех вызвал во мне давно забытое чувство звериного ужаса, я попытался ударить по столу, со всей силы, чтобы старуха наконец заткнулась, но вдруг стол исчез, исчезло это мерзкое создание, и я рухнул вперёд, не найдя опоры.

Туман неожиданно испарился. Вдали над лесом показался первый луч оранжевого рассветного солнца. Я стоял по колено в воде, и река непонимающе смотрела на неожиданно решившего в ней искупаться ранним утром дурака.

Я промок до нитки. А ещё ощущал себя смеющимся над милым катающимся на велосипеде медведем старым зрителем, купившим билет на последние карманные деньги.

Найди меня как-нибудь, сказала она. Не звони больше по этому телефону, сказала старуха и погрозила пальцем. Возвращайся домой, сядь и как следует всё обдумай, сказало мне моё рассудительное сознание. И я послушался. В Москву я въехал где-то около трёх, забежал в магазин и купил кругляш сулугуни, чтобы было чем пообедать. В багажнике ещё лежал свёрток с сырниками, так что с голода точно не помру.

Войдя в квартиру, я первым делом бросился к телефону. Долго искал в записной книжке номер одного моего старого товарища. Звали его Борей, но все в шутку называли его Борисом. Полные имена в детском кругу – большая редкость, просто мальчик имел выдающиеся лидерские качества, всегда был заводилой.