Эдгар По - Падение дома Ашеров - английский и русский параллельные тексты

Быть может, думал я, мысленно сопоставляя облик этого дома со славой, что шла про его обитателей, и размышляя о том, как за века одно могло наложить свой отпечаток на другое, - быть может, оттого, что не было боковых линий и родовое имение всегда передавалось вместе с именем только по прямой, от отца к сыну, прежнее название поместья в конце концов забылось, его сменило новое, странное и двусмысленное. "House of Usher"-an appellation which seemed to include, in the minds of the peasantry who used it, both the family and the family mansion. "Дом Ашеров" - так прозвали здешние крестьяне и родовой замок, и его владельцев. I have said that the sole effect of my somewhat childish experiment-that of looking down within the tarn-had been to deepen the first singular impression. Как я уже сказал, моя ребяческая попытка подбодриться, заглянув в озеро, только усилила первое тягостное впечатление. There can be no doubt that the consciousness of the rapid increase of my superstition-for why should I not so term it?-served mainly to accelerate the increase itself. Несомненно, оттого, что я и сам сознавал, как быстро овладевает мною суеверное предчувствие (почему бы и не назвать его самым точным словом?), оно лишь еще больше крепло во мне. Such, I have long known, is the paradoxical law of all sentiments having terror as a basis. Такова, я давно это знал, двойственная природа всех чувств, чей корень - страх. And it might have been for this reason only, that, when I again uplifted my eyes to the house itself, from its image in the pool, there grew in my mind a strange fancy-a fancy so ridiculous, indeed, that I but mention it to show the vivid force of the sensations which oppressed me. И, может быть, единственно по этой причине, когда я вновь перевел взгляд с отражения в озере на самый дом, странная мысль пришла мне на ум -странная до смешного, и я лишь затем о ней упоминаю, чтобы показать, сколь сильны и ярки были угнетавшие меня ощущения. I had so worked upon my imagination as really to believe that about the whole mansion and domain there hung an atmosphere peculiar to themselves and their immediate vicinity-an atmosphere which had no affinity with the air of heaven, but which had reeked up from the decayed trees, and the gray wall, and the silent tarn-a pestilent and mystic vapor, dull, sluggish, faintly discernible, and leaden-hued. Воображение мое до того разыгралось, что я уже всерьез верил, будто самый воздух над этим домом, усадьбой и всей округой какой-то особенный, он не сродни небесам и просторам, но пропитан духом тления, исходящим от полумертвых деревьев, от серых стен и безмолвного озера, - всё окутали тлетворные таинственные испарения, тусклые, медлительные, едва различимые, свинцово-серые. Shaking off from my spirit what must have been a dream, I scanned more narrowly the real aspect of the building. Стряхнув с себя наваждение - ибо это, конечно же, не могло быть ничем иным, - я стал внимательней всматриваться в подлинный облик дома. Its principal feature seemed to be that of an excessive antiquity. Прежде всего поражала невообразимая древность этих стен.

The discoloration of ages had been great.	За века слиняли и выцвели краски.
Minute fungi overspread the whole exterior, hanging in a fine tangled web-work from the eaves.	Снаружи все покрылось лишайником и плесенью, будто клочья паутины свисали с карнизов.
Yet all this was apart from any extraordinary dilapidation.	Однако нельзя было сказать, что дом совсем пришел в упадок.
No portion of the masonry had fallen; and there appeared to be a wild inconsistency between its still perfect adaptation of parts, and the crumbling condition of the individual stones.	Каменная кладка нигде не обрушилась; прекрасная соразмерность всех частей здания странно не соответствовала видимой ветхости каждого отдельного камня.
In this there was much that reminded me of the specious totality of old wood-work which has rotted for long years in some neglected vault, with no disturbance from the breath of the external air.	Отчего-то мне представилась старинная деревянная утварь, что давно уже прогнила в каком-нибудь забытом подземелье, но все еще кажется обманчиво целой и невредимой, ибо долгие годы ее не тревожило ни малейшее дуновение извне.
Beyond this indication of extensive decay, however, the fabric gave little token of instability.	Однако, если не считать покрова лишайников и плесени, снаружи вовсе нельзя было заподозрить, будто дом непрочен.
Perhaps the eye of a scrutinizing observer might have discovered a barely perceptible fissure, which, extending from the roof of the building in front, made its way down the wall in a zigzag direction, until it became lost in the sullen waters of the tarn.	Разве только очень пристальный взгляд мог бы различить едва заметную трещину, которая начиналась под самой крышей, зигзагом проходила по фасаду и терялась в хмурых водах озера.
Noticing these things, I rode over a short causeway to the house.	Приметив все это, я подъехал по мощеной дорожке к крыльцу.
A servant in waiting took my horse, and I entered the Gothic archway of the hall.	Слуга принял моего коня, и я вступил под готические своды прихожей.
A valet, of stealthy step, thence conducted me, in silence, through many dark and intricate passages in my progress to the studio of his master.	Отсюда неслышно ступающий лакей безмолвно повел меня бесконечными темными и запутанными переходами в "студию" хозяина.
Much that I encountered on the way contributed, I know not how, to heighten the vague sentiments of which I have already spoken.	Все, что я видел по дороге, еще усилило, не знаю отчего, смутные ощущения, о которых я уже говорил.
While the objects around me-while the carvings of the ceilings, the sombre tapestries of the walls, the ebon blackness of the floors, and the phantasmagoric armorial trophies which rattled as I strode, were but matters to which, or to such as which, I had been accustomed from my infancy-while I hesitated not to acknowledge how familiar was all this-I still wondered to find how unfamiliar were the fancies which ordinary images were stirring up.	Резные потолки, темные гобелены по стенам, черный, чуть поблескивающий паркет, причудливые трофеи - оружие и латы, что звоном отзывались моим шагам, - все вокруг было знакомо, нечто подобное с колыбели окружало и меня, и, однако, бог весть почему, за этими простыми, привычными предметами мне мерещилось что-то странное и непривычное.
On one of the staircases, I met the physician of the family.	На одной из лестниц нам повстречался домашний врач Ашеров.
His countenance, I thought, wore a mingled expression of low cunning and perplexity.	В выражении его лица, показалось мне, смешались низкое коварство и растерянность.
He accosted me with trepidation and passed on.	Он испуганно поклонился мне и прошел мимо.

The valet now threw open a door and ushered me into the presence of his master.	Мой провожатый распахнул дверь и ввел меня к своему господину.
The room in which I found myself was very large and lofty.	Комната была очень высокая и просторная.
The windows were long, narrow, and pointed, and at so vast a distance from the black oaken floor as to be altogether inaccessible from within.	Узкие стрельчатые окна прорезаны так высоко от черного дубового пола, что до них было не дотянуться.
Feeble gleams of encrimsoned light made their way through the trellised panes, and served to render sufficiently distinct the more prominent objects around; the eye, however, struggled in vain to reach the remoter angles of the chamber, or the recesses of the vaulted and fretted ceiling.	Слабые красноватые отсветы дня проникали сквозь решетчатые витражи, позволяя рассмотреть наиболее заметные предметы обстановки, но тщетно глаз силился различить что-либо в дальних углах, разглядеть сводчатый резной потолок.
Dark draperies hung upon the walls.	По стенам свисали темные драпировки.
The general furniture was profuse, comfortless, antique, and tattered.	Все здесь было старинное - пышное, неудобное и обветшалое.
Many books and musical instruments lay scattered about, but failed to give any vitality to the scene.	Повсюду во множестве разбросаны были книги и музыкальные инструменты, но и они не могли скрасить мрачную картину.
I felt that I breathed an atmosphere of sorrow.	Мне почудилось, что самый воздух здесь полон скорби.
An air of stern, deep, and irredeemable gloom hung over and pervaded all.	Все окутано и проникнуто было холодным, тяжким и безысходным унынием.
Upon my entrance, Usher rose from a sofa on which he had been lying at full length, and greeted me with a vivacious warmth which had much in it, I at first thought, of an overdone cordiality-of the constrained effort of the ennuy? man of the world.	Едва я вошел, Ашер поднялся с кушетки, на которой перед тем лежал, и приветствовал меня так тепло и оживленно, что его сердечность сперва показалась мне преувеличенной -насильственной любезностью ennuye [скучающего, пресыщенного (франц.).] светского человека.
A glance, however, at his countenance convinced me of his perfect sincerity.	Но, взглянув ему в лицо, я тотчас убедился в его совершенной искренности.
We sat down; and for some moments, while he spoke not, I gazed upon him with a feeling half of pity, half of awe.	Мы сели; несколько мгновений он молчал, а я смотрел на него с жалостью и в то же время с ужасом.
Surely, man had never before so terribly altered, in so brief a period, as had Roderick Usher!	Нет, никогда еще никто не менялся так страшно за такой недолгий срок, как переменился Родерик Ашер!
It was with difficulty that I could bring myself to admit the identity of the wan being before me with the companion of my early boyhood.	С трудом я заставил себя поверить, что эта бледная тень и есть былой товарищ моего детства.
Yet the character of his face had been at all times remarkable.	А ведь черты его всегда были примечательны.

Читать дальше