Тим Вернер - Двенадцать шагов. Книга 2

А мать, кажется, эту её радость от встречи как-то иначе расценивает.

И как ему ей объяснить, что зря? Что даже будь там что-то, кроме радости, — всё равно зря.

Нет, он мог сейчас прямо в лицо матери заявить: "Спасибо, не интересует", но это было бы неправдой. И в определённой степени обидело бы Ами. Конечно, она интересовала его, но не в том смысле, о котором, он был уверен, подумала сейчас мать. Как близкий человек. Не особо приятный, не всегда понятливый и совершенно не тактичный, но от этого не менее близкий.

Они жили бок о бок как брат с сестрой. А мать стала в определённой степени матерью и ему. Хотя была, честно говоря, больше похожей на какую-нибудь мачеху из детской сказки. Злобной и вредной тёткой, которая ругалась громко, подзатыльники выдавала похлеще, чем Сэм, а работать заставляла до упаду. Но при этом всегда была готова накормить, напоить, подсказать и помочь.

А что Алекс с того самого момента, как очнулся после битвы с Сэмом, постоянно ловил на себе её странные тяжёлые взгляды — так зато не презрительные, как бывало у драконов. Она не относилась к нему, как к грызуну. Никто в селении не относился. Для всех он был — герой. Который, если надо, поможет перетащить что-нибудь тяжёлое, подержать что-нибудь тяжёлое, перевернуть что-нибудь тяжёлое... Ну, герой он или как?

И он старался: и тащил, и держал, и покрасить мог, если нужно. Потому что, если честно, это ведь он был виноват в принесенных в селение разрушениях. Он их принёс. Конечно, загладить всё вряд ли получилось бы, но Алекс старался.

И тяжёлые взгляды ловил на себе всё реже.

А с тех пор как вернулся — так вообще ни разу. До этого самого момента.

"О, — сказал себе Алекс. — Может, тебе этого не хватало? Хотел что-нибудь ещё почувствовать? Вот, получай. Пацан в тебе дыру взглядом не прожёг — так мать сейчас по стене взглядом размажет".

— А вино у нас есть? — он заинтересованно развернулся к Амике.

Та широко улыбнулась, упорхнула с лавки, а через миг скрипнула дверца погреба.

"Кажется, улыбку у меня переняла", — подумал Алекс, который чуть было не отшатнулся от неожиданно вспыхнувшего оскала.

Вообще она, конечно, выросла хорошенькой. Черты лица заострились. Фигурой пошла явно не в мать — вытянулась вверх, а не расплылась сразу во все стороны. Даже как-то слишком вытянулась: что бёдра, что грудь округлились весьма условно. Может, конечно, дело в глухом длинном платье, которое, хоть и лёгкое, но всё прикрывает так, что не толком разглядишь.

"Эй, — сказал себе Алекс, — ты сейчас что, про формы Ами подумал?"

И тут же себе ответил, что это он чисто в исследовательских целях.

И как бы она ни росла, для него всегда останется дурёхой у колодца со ссадиной на лбу. И девчонкой, которая потом постоянно вилась рядом и задавала слишком много вопросов. Почти, как Кияр. Только с ней веселее было. Она хоть шутки научилась понимать...

И по глазам, в отличие от Кияра, всегда видно, когда ей весело, когда грустно. Глаза — как открытая книга. Большие, серые, насмешливые. Длинные ресницы. Русые пушистые волосы, которые ей всегда было трудно уложить, и плести косы она тренировалась на Алексе.

Не сразу, конечно, а когда привыкла к нему, научилась понимать, перестала опасаться. Не сразу, но и ждать долго не пришлось. Доверчивый, зубастый зверёк, вот кем она была. И зубы у неё правда были хорошие, и укусить она могла больно. А губы — слишком мягкие для тех острых клыков, что прячутся за ними.

Алекс, наверное, засмотрелся ей вслед, потому что мать прокашлялась, и когда он вопросительно обернулся к ней, многозначительно спросила:

— Ты к нам надолго?

— Я — нет, — честно ответил он, — мальчик — да.

— И зачем он мне? — спросила она. Вроде бы грозно, но, кажется, с облегчением.

"Вот так, — подумал Алекс, — на любых чудовищ согласна, лишь бы меня поскорее спровадить... Да не трону я твою девку на выданье, не переживай. Выдавай, куда надумаешь. Точнее, куда она надумает — она ж характером, небось, в тебя пошла".

— Ему больше некуда, — ответил он.

— Так и у меня тут не приют для потерявшихся мальчиков, — фыркнула мать и смерила Алекса долгим взглядом.

— А у меня много денег, — гордо сообщил он.

Мать подняла бровь.

Она всегда была разумной женщиной. С ней всегда можно было договориться. Но на этот раз сторговаться не успели: снова скрипнула дверь, раздались быстрые лёгкие шаги, и мать отвлеклась от Алекса, заинтересовалась содержимым своей миски.

Ами вернулась с бутылью и кружкой. Поставила на стол, щедро налила, протянула Алексу, спросила, заглядывая в глаза:

— Многих победил?

— Монстров вообще или драконов конкретно? — Алекс сделал большой глоток, поморщился, потому что вино было очень кислым, но тут же приложился ещё раз.

Этот вкус он тоже помнил. Правда, тогда они с Ами, прячась от матери, выкачивали вино из бочки в подвале.

Почувствовал очередной тяжёлый взгляд со стороны матери. И правда, что ли, мысли читает? Или её так упоминание о драконах нервирует?

Продолжил:

— Драконов — только одного нашёл, и того слабенького, а вот остальных — целую кучу. Даже на одного древнего бога нарвался. А потом ещё с одним мёртвым встретился.

Ами открыла рот, кажется, чтобы спросить что-то ещё, но вопросов, видимо, оказалось слишком много, и она задумалась над тем, с которого начать. Потому Алекс просто продолжил:

— Но мёртвый сам убежал, а древнего пришлось бить. А ещё на меня гора упала, но это я уже рассказывал... А! С оборотнями подружился, Хранителям в Загорье немного помог... Что ещё? Вот! Хочешь с лордом познакомлю? Хотя нет, он странный, этот лорд, и думается мне, непросто придётся его женщине...

— Алекс! — строго сказала мать.

— А? — он заинтересованно развернулся к ней.

Та смерила долгим взглядом его, потом — Ами. Потом снова отмахнулась, тяжело поднялась и сказала:

— Долго не сидите. Ты, Алекс, когда последний раз спал? Тебе нужно отдохнуть. Оба отдохните, а то ребёнок твой скоро уже поднимется, и я с ним возиться не буду. Я с вами уже навозилась.

Тяжело и медленно ступая, мать побрела прочь.

— Расскажи ещё, — тихо попросила Ами и придвинулась.

И светлые глаза её так же ярко горели. И прищур был тот же — совсем детский.

"Ну! — снова сказал себе Алекс, прислушиваясь к ощущениям. — Что? Совсем ничего не почувствуешь?"

Нет, она, конечно, была хорошей девочкой. И выросла почти красавицей. Почти — потому что объективно он судить не мог. Она была слишком близким человеком, слишком часто он её видел каждый день, и слишком мало она изменилась, чтобы судить теперь объективно.

Она была близким человеком, но никакой радости от воссоединения он не почувствовал.

Тут всё — и она тоже — было, как прежде. Как всегда.