Генри Олди - Рассказы ночной стражи

Он спасал не гейшу, но лазутчика? Кладезь секретов? Доверенное лицо?! Не думаю, Тэнси, что твой ранг в инспекции надзора столь высок. Умер в ссылке от голода, и ладно, был человек, и нет, и забыли о человеке…

Если ты шпион, Тэнси, что в тебе такого ценного?

Я ещё раз оглядел молчаливую женщину с ног до головы. Со стороны могло показаться, что молокосос, у которого чешется в штанах, пускает слюни при виде красавицы. А, пусть думают, что хотят!

«Я был не в себе, господин…»

Помнишь, Тэнси? Ты сказал мне это во время допроса.

«Не понимал, кто я, что со мной. Куда ни гляну, кругом страх и ужас! Я умер. Я живой. Я женщина из города. Гейша? Я мельник, я не умею быть гейшей! Дай, думаю, сбегу куда подальше…»

И ещё: «Не бойся, дочь моя…»

Помнишь, Тэнси? Ты сказал это дочери аптекаря сразу же после своей смерти. Я знаю это со слов Теруко, но вряд ли она солгала мне.

«Нет в случившемся твоей вины. С милостивыми Бог поступает милостиво, а с лукавыми — по лукавству их. Нас никто не видел?»

Ты был не в себе, Тэнси? Кругом страх и ужас, да? И вот, купаясь в страхе, сгорая в ужасе, ничего не понимая, ты успокаиваешь дочь аптекаря? Спрашиваешь, нет ли здесь свидетелей? На ходу обдумываешь способ безнаказанно избавиться от трупа?

Знаешь, Тэнси, чего бы мне хотелось? Мне, самураю? Чтобы я, ничего не понимая, глядя на своё мёртвое тело, действовал с таким же хладнокровием!

Ты — человек, не теряющийся после смерти и воскрешения. Хладнокровный в первые же мгновения после фуккацу . Способный убедить носильщиков паланкина в том, что ты — их хозяйка. В чужом доме ты без промедления собираешь всё ценное. Крадёшь лодку, будучи уверен, что справишься с вёслами и парусом.

«Клиент болтает без умолку, — сказала гейша, раскрывая Теруко секреты особенного чая. Тогда Акеми ещё была гейшей, Зимней Хризантемой, а не хитрецом, скрывшим фуккацу . — Они выбалтывают лишнее, потом им стыдно. Они дарят тебе подарки, чтобы ты забыла об их откровениях. Это чай стыда, дитя, он приносит таким, как мы, немалую прибыль».

Будь я гейшей, поил бы я таким чаем своих покровителей? Местных — да. Насчёт чиновников Акаямы я был бы спокоен. Поил бы я таким чаем инспектора надзора, прибывшего из столицы? Глаза и уши сёгуната? Да я бы скорее отрубил себе руку! Такому человеку достаточно щёлкнуть пальцами, и вот ты уже не белая гейша, а каси-дзёро , дешёвая проститутка с набережной.

Если Зимняя Хризантема рискнула на такой поступок, у неё для этого имелись веские причины. Вряд ли Акеми делала это для собственного обогащения: слишком опасно, всё равно что дёргать тигра за усы. Окажись лже-мельник Тэнси правительственным лазутчиком, он мог бы рассказать много интересного об этих причинах, назвать заказчика — если, конечно, у убитых, воскресших в чужом теле, сохранялся бы доступ к знаниям убийцы, отправившегося в ад.

Если бы…

Носильщики паланкина. Слуги в доме гейши. Никто не заподозрил подмены. Украшения Зимней Хризантемы. Шпильки, кольца, серьги. Лучшие кимоно. Ты нашёл их, не слишком утруждаясь. Взял самое ценное, не допустив ошибки.

Тэнси, тебе досталась память Акеми?!

Мне вспомнилась осенняя дорога на Хонсю. Не тракт, поливаемый дождями, горы, поля и деревни — скорее, путь как таковой, некий символ дороги. Многое тогда со мной происходило впервые. Я в первый раз уезжал так далеко от дома, впервые переправлялся на другой остров, угодил в шторм, вынес свой личный приговор госпоже Йоко. Сейчас слово «впервые» тоже путешествовало со мной бок о бок. Компания господина Сэки, Фудо и инспектора Куросавы. Остров Девяти Смертей. Оправдание и возвращение смертника. Плавание по ночному морю…

После бури в проливе — пустяки! Даже интересно.

Два фонаря — на носу и корме — высвечивали чёрную зыбь на три дзё [37] Дзё — японская мера длины, равна 10 сяку или 3,03 м. вокруг лодки. Масляные блики играли в пологих волнах. Сами волны казались мне вязкими и тяжёлыми, словно мы плыли по жидкой смоле. Упадёт искра за борт — полыхнёт до горизонта!

Только где он, этот горизонт? За пределами колеблющегося круга света всё тонуло в непроглядном мраке. В мире существовала только наша лодка, плывущая из ниоткуда в никуда. Я взглянул в небо, но и там обнаружил лишь безвидную мглу: ни звёзд, ни луны.

Что бы сказал настоятель Иссэн? «Будьте сами себе светильниками. На себя полагайтесь, на других не полагайтесь!» Ну да, это сказал не настоятель. Но он бы повторил, я уверен! Вот, плывём, сами себе светильники. Как мы доберёмся до места назначения? Мимо берега не промахнёмся, но вот мимо поста береговой охраны — запросто!

— Вижу сигнальный огонь!

После крика матроса я тоже разглядел трепещущий рыжий огонёк впереди по курсу. Капитан принялся отдавать команды, лодка повернула, нацелившись носом на огонь. Это будде хорошо быть самому себе светильником! А людям, далёким от просветления, нужен маяк.

Вскоре в свете сигнального костра я смог увидеть знакомую пристань и часть каменистого берега. Тьма расцвела дюжиной огненных глаз, на пристань высыпали стражники с фонарями. Вот уже нашу лодку притягивают к причалу, швартуют, надёжно закрепляют канатами, перебрасывают сходни…

— С благополучным возвращением! Мы подготовили вам лошадей, паланкин и фонари.

Было заметно: начальник поста выглядит виноватым. Ему очень хотелось отлучиться — в нужник, что ли? — но долг требовал оставаться на пристани.

Когда на сходни ступил господин Сэки, доски с натугой заскрипели. Но слышали бы вы их скрип, когда на них ступил инспектор Куросава!

— Благодарю за расторопность, — брюзгливо заметил старший дознаватель. — Но не слишком ли вы торопитесь? Мы рассчитывали переночевать, а в путь двинуться уже с утра.

— Нижайше прошу меня извинить, — начальник поста упал на колени. — Наши казармы совершенно не приспособлены для ночлега путешественников, тем более таких знатных. Почтовая станция всего в часе [38] Японский час соответствовал двум часам, принятым в наше время. езды по тракту. Там есть все удобства…

Нас хотели спровадить, и поскорее. Боялись заразиться от нас позором? Отмена приговора, возвращение осуждённого, необходимость его сопровождать… Куда, зачем? «Не желаю этого знать!» — читалось на лице начальника. Чужой стыд? Чужая тайна? От такого лучше держаться подальше!

Господин Сэки нахмурился:

— Тогда хотя бы выделите нам сопровождающих!

Старший дознаватель был в бешенстве. Есть такая крайняя степень бешенства, когда оно бессильное. Мы с Фудо помалкивали, как и положено младшим по должности и возрасту. Я покосился на инспектора Куросаву. Если инспектор поддержит господина Сэки, начальнику поста придётся уступить. Однако инспектор отвернулся. К разговору он не прислушивался, словно происходящее нисколько не касалось господина Куросавы.