Рафаэль Лафферти - Дни, полные любви и смерти. Лучшее [сборник litres]

– Как мне его напугать? – спросила Маргарета голема вскоре после того, как Уилли Джонс ее покинул. – Да только вряд ли механический человек мне это скажет…

– Открою секрет – мы не механические люди, – сказал голем. – Есть тайные мудрецы, которые думают, будто создали нас, но они ошибаются. Они создали жилища для нас, ничего больше. Много нас, неприкаянных духов, и мы вселяемся в то тело, какое найдем. Поэтому я кое-что знаю о бездомных духах, что живут глубоко в каждом человеке. Я выберу одного, им-то мы и напугаем Уилли Джонса. Уилли – валлиец, а за свою жизнь стал еще и голландцем, и малайцем, и жителем острова Джилоло. В них во всех обитает один старый дух. Я его позову, когда придет время.

– Забыл сказать, что Маргаретиного голема звали Мешуарат, – промолвил Галли.

Двадцать лет пиратствовал Уилли Джонс и наконец возвратился на свой остров, а на берегу стоит чернокудрая голландка Маргарета, молодая и пламенная, как в тот день, когда он ее покинул. Он бросился ее обнимать и тут же растянулся на песке – так она ему врезала. Он не удивился, и даже голова на плечах уцелела (а сперва-то казалось, ее снесло напрочь). Он даже не разозлился особо. Маргарета в любви часто бывала неистова.

– Но я тебя окорочу! – поклялся Уилли, поднимаясь на четвереньки и с восторгом ощущая вкус крови у себя во рту. – Я и раньше объезжал тигрицу Маргарету!

– Никогда ты меня не оседлаешь, похотливый старый козел! – раздалось в ответ, словно удар колокола. – Я не твоя жена! Я дочь, что оставил ты у нее во чреве. А матушка моя лежит в могиле вон там, на холме.

Загоревал тут Уилли Джонс, так что словами не описать, и пошел к могиле.

А Маргарета пошла за ним и добила его без всякой пощады.

– Я говорила – когда вернешься, ты не будешь знать, кто я – та, кого ты покинул, или другая. Никогда тебе этого не узнать! – захохотала она.

– Ты жена моя, Маргарета! – ахнул Уилли Джонс.

– Разве я могу ею быть? – подзадоривала она. – Посмотри на меня! Как думаешь, сколько мне лет?

– Сколько было, когда я уезжал, – ответил Уилли. – А может, ты наелась орехов бесо [109] Besok (малайск.) – завтра. и потому не меняешься!

– Забыл сказать про орехи бесо , – промолвил Галли. – Если съесть орех дерева бесо – дерева завтра, дерева времени, – то не состаришься, но обязательно будешь несчастлив.

– Может, и наелась, – ответила Маргарета. – Но там, на холме, моя могила, и я лежу в ней много лет, и та, другая, тоже. И ни одну из нас ты не можешь тронуть.

– Ведьма, кто ты – мать или дочка?

– Этого ты никогда не узнаешь! Мы будем являться тебе по очереди, и ты не сможешь нас различить. Смотри, могила разрыта, войти и выйти нетрудно.

– Я добьюсь правды от голема, который тебе служил, пока я был в отлучке! – поклялся Уилли.

– Голем – это искусственный человек, – промолвил Галли. – Их делали в давние времена евреи и арабы, а сейчас они говорят, мол, разучились. Даже странно, что вы их сами не делаете, у вас ведь техника очень развита. Вы про них много рассказываете, изображаете их в литературе о героях, – он похлопал по пачке комиксов, которую держал под мышкой, – но на самом деле вы их не производите.

Голем рассказал Уилли Джонсу, как обстояло дело.

Маргарета и правда родила дочь, а потом убила ее и заключила в срединное состояние. С тех пор девочка то пребывает в могиле, то бродит по острову. Она росла, как всякий другой ребенок. А Маргарета ела орехи бесо и не старела.

Наконец мать и дочь сравнялись возрастом и стали точь-в-точь похожи (а случилось это как раз накануне того дня, когда вернулся Уилли Джонс). Тогда и дочь стала есть орехи бесо . Теперь они вечно будут на одно лицо, и даже голему не под силу их различить.

Уилли Джонс вновь кинулся к женщине:

– Я и раньше был уверен, а теперь совсем не сомневаюсь: ты – Маргарета! И сейчас я зол, так что тебе от меня не уйти!

– Обе мы Маргареты, – сказала она. – Да только я уже не та, с кем ты говорил раньше. Мы поменялись, пока ты расспрашивал голема. Обе мы принадлежим срединному миру, обе были мертвы и покоились в могиле, и ни одну из нас ты не посмеешь тронуть. Валлиец, что стал голландцем, что стал малайцем, что стал джилоло, – этот страх живет в нем учетверенный. Сам дьявол не тронет собственных дочерей.

Тут она соврала, но Уилли Джонс этого не знал.

– Значит, мы будем вечно враждовать, – сказал Уилли Джонс. – Я превращу Большой дом в дом ненависти и черепов. А ты не сможешь уйти далеко от дома, и ни один человек, что сюда придет, не вырвется больше. Я их всех убью, а из их черепов насыплю памятник тебе.

И тогда Уилли Джонс отведал горькой коры поко ру [110].

– Забыл сказать – если в гневе съесть коры поко ру , твой гнев не утихнет вовек, – промолвил Галли.

– Если тебе требуются чужаки, чтобы их убивать, мы с дочкой-матушкой их тебе обеспечим несчитано, – сказала Маргарета. – Мужчины будут вечно стремиться сюда, забыв об опасности. Я съем особое телор тунтонг [111], и мужчины будут рваться сюда до самой смерти.

– Забыл сказать – если женщина съест особое телор тунтонг , мужчин станет к ней влечь неодолимо, – промолвил Галли. – А-а, ты улыбаешься, как будто не веришь, что орех бесо , и кора поко ру , и телор тунтонг могут так подействовать. Но вы же и сами, как маленькие, обожаете лекарства и всякие такие вещества. У нас, на островах, они на каждом шагу, а вы слепые и не видите. Это говорит не какой-нибудь неуч. Я прочитал все буклеты у вас в полевой канцелярии: «Физика без математики», «Космология без хаоса», «Психология без мозгов». И я, магистр всяческих наук, тебе говорю: все эти штуки действуют. Кроме естественных наук, есть еще сверхъестественные, околоестественные и сказочные, и вы напрасно их отрицаете.

– Я думаю, ты и сам способен понять, что было дальше, зная характер обеих Маргарет и Уилли Джонса, – промолвил Галли. – Сотни лет мужчины из ближних и дальних краев приходили к Маргаретам, не в силах противиться зову. А Уилли Джонс их всех убил и насыпал из их черепов здоровенную гору. Получилась этакая первобытная разновидность игры в барсука.

Галли был смуглый, некрасивый и добродушный человечек. Он работал на военной базе переводчиком. Кроме своего родного языка джилоло, он знал малайский, голландский, японский и английский – ну и арабский (как всякий рассказчик). По-английски он говорил как хотел: австралийцам пародировал выговор американских солдат, американцам высмеивал австралийцев.

– Вот это, скажу я, был барсук! Всем барсукам барсук! – сказал он. – Седой, с горящими глазами, приплюснутой башкой, кривыми когтями и мощными челюстями. Барсук из Барсучьей игры! Они на нас навалились, но я бы рискнул, вернулся и все повторил бы снова. Мы с девчонками и пяти минут не порезвились, как эти твари на нас накинулись. Я говорю – твари. Не знаю, люди это были или нет. Если люди, то другую такую троицу ледяных мужиков я в жизни своей не встречал. Зато их главный прямо пылал от ненависти. Набросились они на нас и давай убивать.