Рафаэль Лафферти - Дни, полные любви и смерти. Лучшее [сборник litres]

Эта Маргарета, хоть и была она хорошенькая да стройная как тростинка, во время боя между «Пернатым змеем» и «Люхткастелом» схватила сразу троих моряков, раскрутила их у себя над головой да и выбросила за борт. Глаза у нее сверкали, словно у стрекозы, они умели гореть и смехом, и яростью одновременно.

– Девки там были – прямо огнедышащий вулкан! – сказал солдат. – Стройные да крепкие, точно горы, и мы залезали им на плечи, как на гору. Аж дух захватывает! Плечи – будто хохочущая скала. Качало здорово…

Нет-нет! Это тут ни к селу ни к городу. Это все тот вояка в кабаке наболтал, влез в историю почем зря.

– Я забыл сказать, она мне напоминает Чудо-Женщину, – промолвил Галли.

Уилли Джонс считал, Маргарета достойна, чтобы ее завоевать по-хорошему. Просто он не был уверен, что осилит завоевать ее по-плохому. Ухаживал за ней как умел и вовсю пользовался красотами золотисто-зеленых плантаций, где выращивали пряности.

– Представь себе птицу пермату [105] Permata (малайск.) – драгоценность. , что вьет гнездо на луне, – сказал Галли. – Это самая страстная из всех птиц и самая сладкоголосая. Представь, как взлетает ввысь мелодия флейты.

Уилли Джонс сложил для Маргареты такую песню:

Уилли сочинил эту песню на малайском языке. На нем все слова оканчиваются на «-анг».

– Представь, как водопад льется каскадами по каменным уступам, – промолвил Галли. – Представь, как багряные птицы резвятся в зеленых рощах.

Уилли Джонс сложил для Маргареты еще такую песню:

Эту песню Уилли сочинил на голландском. На этом языке все слова оканчиваются на «-ейк».

– Представь себе, как мелодию первой флейты подхватывает еще одна, и звуки разлетаются, точно птицы, – промолвил Галли.

Уилли Джонс сложил для Маргареты последнюю песню:

Третью песню Уилли сочинил на валлийском. На этом языке все слова оканчиваются на «-гвбл».

Через год они сошлись. Какая-то холодность еще чувствовалась, как будто Маргарета никогда ему не простит убитого отца и украденный остров, но все-таки дело у них сладилось.

– Тут сделай паузу на пару минут, вроде этакой идиллической интерлюдии, – промолвил Галли. – В этом месте мы поем «Баганг Кали Берджумпа» [108] Kali Berjumpa (малайск.) – встретить реку. , если б ты только знал эту песню. Еще играем на флейте, будь у меня с собой флейта.

Идиллическая интерлюдия окончена.

Потом вернулся старый корабль Уилли, «Пернатый змей», в жутком состоянии – весь провонял застарелой и свежей кровью, а от команды остались всего девять человек, и те насквозь больные. Они дружно взмолились, чтобы Уилли снова стал их капитаном и все исправил.

Уилли отмыл эти девять живых скелетов и три дня их откармливал, пока не встали на ноги. Тем временем три голема заново снарядили корабль.

– Ему нужна крепкая рука на штурвале, только и всего, – сказал Уилли Джонс. – Я согласен взяться за него на неделю и один день. Покажу новой команде, что к чему, чтобы надолго запомнили, и мы снова нагоним страху на Острова пряностей. Потом я вернусь на свой остров с приятным сознанием, что сделал доброе дело – заново приспособил «Змея» к его кровавой работе, что ему на роду написана.

– Уилли Джонс, если ты сейчас уедешь, мы тебя еще много лет не увидим, – сказала чернокудрая голландка Маргарета.

– Всего годик, и это в крайнем случае, – сказал Уилли Джонс.

– А когда вернешься, я буду в могиле.

– Тебя, Маргарета, никакая могила не удержит.

– Может, и не удержит. Я встану из-под земли и встречу тебя на берегу. Только люди меняются, как полежат пару-тройку лет в могиле. Вернешься, а я тебя не призна́ю и не вспомню, что ты мой муж. Ты и сам не поймешь и никогда не узнаешь, та же я, кого ты оставил, или другая. Я – вулкан, но я затушила на время свою ненависть и согласилась быть с тобой. А если ты меня покинешь, лава вновь закипит и будет гореть против тебя вечно, и больше уже не будет тебе покоя.

Но Уилли Джонс покинул ее и ушел в море на «Пернатом змее». Он взял с собой двух големов, а одного оставил служить Маргарете.

Там пошло-поехало, то одно, то другое, и пробыл он в плавании двадцать лет.

– В то утро мы пошли полюбопытствовать насчет Большого дома, – сказал солдат, – потому как скоро нам было уезжать с острова насовсем. Ну, про Большой дом ты знаешь. Ты же тоже бывал на острове Уилли Джонса. Местные зовут его Дом черепов, а малайцы и индонезийцы вообще о нем не говорят.

– Пришли мы к Большому дому – до него было не больше мили от нашего периметра. Домина был здоровенный, наполовину развалился, но почему-то нам вдруг показалось, что в нем живут. А не должны бы. И тут мы увидели двух – матушку и дочку. Мы затряслись, точно полоумные, и бегом к ним.

– До того они были похожи – не отличить. Глаза у них сверкали, как у той насекомой твари, что поедает своих самцов. Будто молния средь бела дня ударила! Эти руки как обхватят тебя, что все кости запоют! Мы сразу поняли, что не близняшки они, и вообще не сестры. Матушка и дочка, мы прям знали, и все тут.

– В жизни таких не встречал. Не знаю, что стало с моими двумя сослуживцами, но оно точно того стоило. Да хоть бы они меня и совсем убили! Эти две красотки были само совершенство, пусть мы пробыли с ними всего пять минут.

– А потом пришел Барсук.

Нет, нет, нет! Это снова другая история – не та, что рассказывал Галли. Это мне рассказал солдатик в баре. Постоянно встревают куски его болтовни, – может, потому, что мы с ним были немножко знакомы, когда служили на острове Уилли Джонса. Только он свихнулся потом, солдатик этот. «Пояс землетрясений вокруг земного шара – то же самое, что пояс легенд, – так он говорил, – а под всем этим лежит Срединный мир. Потому я и смог там пройти». Очумелый он был, как будто его протащили под килем вокруг всего света. Я с ним почти и не был знаком и не знаю, который он из тех троих. Говорили, что они все померли.

– Теперь представь себе заговор, – сказал Галли. – Представь, как шепчется кто-то в пинанговой роще, пока солнце еще не встало.