Владимир Сорокин - Доктор Гарин

— К себе пойду…

— Иди, отдохни, посиди… Бледный ты, вижу. А в субботею — в баньку! Лады?

— Чпок… — пробормотал Кропотов.

— Чего?

— Чпок…

Губы Кропотова выплюнули это слово сами, словно шарик. И губы стали какие-то отдельные от него существа живые. Кочергин смотрел на бледное лицо Кропотова с дрожащими губами. Улыбку с лица его сдуло.

— Ты чего, заболеваешь? Просквозило где-то? Знобит? Погода гнилая, точно. Иди домой, Вань, отпросись и иди.

Кропотов молча к двери двинулся.

— А в субботу я тебя веничком так обработаю — вся хворь сбежит!

Кропотов в коридор вышел, пошёл к лифту, чтоб по лестнице не подниматься, а коридор, коридар, коридур вдруг так засосал, как насос вакуумный. Пусто стало. И страшно. Кропотов остановился, о стену опёрся.

«Ничего, ничего…» — стал он себя уговаривать.

И понял — сердце прихватило, видно в первый раз, поэтому страшно так и необычно. Осторожно до лифта добрёл, на один этаж поднялся, до кабинета дошёл, отпер, до стола дошёл, сел за стол. Надо Бобкову позвонить, отпроситься. Палец дрожащий набрал номер, секретарша взяла:

— Слушаю.

— Чпок. — Губы Кропотова шарик выплюнули.

Он тут же трубку положил. Посидел минуту-другую, потом встал, к вешалке подошёл, плащ надел и вышел. Из здания КГБ выйдя, побрёл, как сомнамбула. Вокруг люди двигались в пустоте, пустота была вокруг, вверху и внизу, хоть и асфальт, земля, ценные породы и магма, а всё равно пустота, пустота. Дошёл до магазина минеральных вод. Отстоял небольшую очередь, достал двадцать копеек.

— Так, вам? — спросила продавщица в белом фартуке и с большой прической.

— Чпок.

— Что? — Продавщица смотрела.

— Чпок, — протянул Кропотов двугривенный.

— Чего вы чпокаете, гражданин? Ессентуки, что ли?

— Чпок. — Кропотов кивнул.

— Господи… — С недовольной миной продавщица стакан налила, на стойку поставила, мокрую сдачу рядом брякнула.

Кропотов стакан взял рукой трясущейся, отошёл к стене с потёком старым, знакомым и стал пить, обеими руками за стакан держась. Вода была вакуумной. Он выпил, вернул стакан и двинулся домой. На метро не поехал, испугался, что там может вообще засосать в тоннелях куда-нибудь так глубоко, в подземелья чёрные, куда и скорая помощь не доедет, откуда никогда не выберешься. Часа за полтора дошёл пешком до Новых Черёмушек, где год назад получили они двухкомнатную квартиру на троих. Вспотел сильно. Вошёл в подъезд, поднялся на четвёртый этаж, открыл дверь ключом. Рита и Павлик были дома, смотрели телевизор громко. Рита мужа услышала, крикнула с хохотом:

— Ваня, Райкин новый! Скорей! Это умереть!

Не снимая плаща, в столовую вошёл. Перед новым цветным телевизором жена и сын сидели. А в телевизоре комик великий советский Аркадий Райкин в чёрном узком костюме и смятой светлой шляпе изображал алкоголика, решившего опохмелиться в греческом зале Музея изобразительных искусств. Голос его в комнате звенел:

— А она мне: в греческом зале, в греческом зале! Вы понимаете, что вы говорите? Я говорю: я понимаю, а ты понимаешь, мышь белая, что уже три часа, а я ещё ни в одном глазу?!

Рита и Павлик хохотали.

— А она: ах, Аполлон, ах, Аполлон! А я ей и говорю: да, я Аполлон!

Рита захохотала громче, Павлик от смеха слетел со стула на ковёр и покатился по нему. Райкин уставил на Ивана Терентьича вакуумные глаза. Кропотов поднял руки свои, сложил из указательных пальцев два крючка и

Страница обрывалась. Гарин положил ободранную книжку на лавочку.

Встал и пошёл в гостиницу.

Несмотря на третий час ночи, Маша не спала, ждала его, сидя в голограммах, как в ванной. Тут же погасила их, когда он вошёл — большой, бородатый, с уставшим, обвислым лицом.

— Гарин, милый. — Она вскочила, босая, тёплая подошла, обняла, замерла.

Он молчал.

— Не могла заснуть без вас.

Гарин молчал. Маша стала раздевать его.

— Я не вправе вас успокаивать, это глупо, но… один совет. Один! Даже не совет, а так, советик. Пошлите прошлое к чёрту. Раз и навсегда.

Гарин молчал, отдавшись её быстрым маленьким рукам, умело освобождающим его от одежды.

— Я имею право такое советовать, потому что в своё время это сделала.

— Это трудно, Маша, — произнёс он глухим, могильным голосом.

— Невероятно трудно! Но когда это получится, вы станете по-настоящему счастливым человеком.

— Прошлое — это рюкзак с камнями.

— Надо его разрезать, чтобы камни выпали.

— Нужен нож.

Гарин шагнул, выходя из упавших широких брюк.

— Нужен нож. — Маша спустила его длинные полосатые трусы. — В моём случае это была война. Она разрезала мой рюкзачок с детскими травмами и девичьими страданиями. У меня теперь за спиной легко. Так легко, что я несусь в будущее, минуя настоящее. Я футуристка!

Маша взяла Гарина за увесистые тестикулы.

— А я ретроград.

Гарин положил свои длани на острые и тёплые Машины плечи.

— Хотите, я стану вашим ножом? — спросила Маша серьёзно.

— У моего рюкзака окаменевшая, просоленная ткань. Там столько всего наросло… ископаемые отложения. Нож будет скрежетать. А потом сломается.

— Он справится. Он твёрдый.

— А если треснет?

— Тогда я разорву этот ёбаный рюкзак зубами.

Утром позвонил Ван Хонг и пригласил на городской бал в честь подписания мирного договора между Алтайской Республикой и Казахстаном. Так Маша и Гарин узнали об окончании этой короткой войны. И сразу же засветились над мобильниками даты возможных авиарейсов: Тюмень, Екатеринбург, Пермь, Улан-Батор, Баку, Ташкент, Харбин и желанный Хабаровск, куда они тут же забронировали два билета на послезавтра.

На радостях Гарин заказал завтрак с шампанским.

— Признаться, за последнее десятилетие я подустал от китайщины, — рассуждал он, с аппетитом поглощая третий круассан с абрикосовым джемом и запивая его четвёртой чашкой кофе с жирными алтайскими сливками. — Она здесь лезет во все щели, уж не говоря про их навязчивую кухню. Надоело! А Хабаровск — город утончённой японской культуры.

— Я была там. — Маша допивала своё шампанское. — Там хорошо. Зелено, свободно. Но это было давно.

— Ну, внешне всё и сейчас прекрасно, видно же. Никаких войн.

— Пока. Китай косо смотрит на японизацию ДР.

— Пусть смотрит! — Гарин вытянул салфетку из-под ворота рубашки, скомкал, бросил на стол. — У вас какие планы?

— Немного шопинга в холодной воде.

— Ясно. А у меня — букинистические.

— Белый ворон?

— Маша, вы дьявольски проницательны.

— Это не могло вас не зацепить. Ланчуем вместе?

— Конечно!

Гарин встал, одёрнул пиджак. Задумался, пожевав сытыми плаксивыми губами: