Владимир Сорокин - Доктор Гарин

«Господи, только бы здесь остаться…»

— Сколько время тебе? — Сапфировые глазки буравили Гарина.

— Много, много! — почти выкрикнул он, тряхнув бородой, и пенсне слетело с носа, закачалось на цепочке.

— Хорошо.

Альбина вышла за дверь, и послышался звук закрываемой задвижки. И всё стихло. Доктор остался один с пятью кучами человеческого. Солнечные лучи сквозь прорехи в стенах падали на кучи, высвечивая отдельные предметы: чёрная майка с надписью Vladivostok 2055 , аккордеон, футбольный мяч, сапог, шмат умного теста, пиджак, мотоциклетный шлем.

Гарин стал обходить кучи, разглядывая их. В хранилище человеческого было тихо, только в прорехи долетали звуки города чернышей. Гарин увидел в куче игрушечную собаку. Он взял её. Это была лохматая собачка с большой головой и маленьким телом на коротеньких лапах. Обычно у таких на брюшке была кнопка, приводящая их в движение. Или надо было дёрнуть собачку за ухо. Гарин нажал на брюшко, дёрнул за ухо. Но собака не ожила. Он присел и поставил собаку на корявый, волнистый пол. Собачка стояла, высунув красный язычок. Вздохнув, Гарин поднялся и пошёл искать то, что хотел. За час копошения в кучах он нашёл два ножа, упаковку бумажных полотенец, обычное полотенце, коробку печенья, зажигалку, пачку турецких сигарет, банку кока-колы, новый носовой платок с бабочками, хорошую дорожную сумку и две автомобильных аптечки. В одной из них вместе с традиционным набором антисептиков оказался обезболивающий спрей, бессмысленный крем для ступней, пачка снотворного и флакон с живородящим сорбентом. Вытянув из кучи квадратный ранец, он открыл его. Внутри лежала початая бутылка дешевого бурбона, косметичка и несколько книг: две по-китайски и одна по-русски — небольшая книга в мягком пластиковом переплёте:

Судя по жёлтым страницам, книга была ретро.

«Странное название…»

Гарин открыл первую страницу.

Едва весеннее солнышко коснулось макушек застоявшегося под снегом леса и с сосулек закапала первая капель, в своей укреплённой стальным каркасом и утеплённой волчьим мехом берлоге проснулась Красная гэбуха. Недолго поворочавшись, она проломила слежавшийся снежный наст и высунула наружу свою узкую морду с двойной челюстью и треугольными фасетчатыми глазами. Втянув в себя бодрящий весенний воздух, Красная гэбуха открыла пасть, выставила вторую челюсть и громко зевнула. Пошевелив онемелым за зиму телом, она полезла из берлоги. Солнце заблестело на её красной чешуе. Но, не успев вылезти, она вспомнила что-то неприятное, и алые глаза её уставились на протопленную паром отдушину в снегу: это шёл пар из берлоги гэбухи Синей, устроенной прямо рядом с обширной берлогой гэбухи Мохнатой. Красную гэбуху передёрнуло от ярости. Подползя к отдушине, она набрала в лёгкие побольше воздуха и плюнула в отдушину всей своей ядовитой слюной, накопившейся за зиму. В берлоге послышалась возня, и, воздымая снег, из неё вырвалась Синяя гэбуха и тут же вцепилась в горло Красной своими мощными педипальпами. Изогнувшись, Красная схватила Синюю за лиловое брюхо. Началась традиционная весенняя грызня гэбух. А в просторной, старой берлоге гэбухи Мохнатой, основательно выложенной человеческими черепами, заворочалось старое, обрюзгшее, но местами ещё сильное тело гэбухи-матери и глухо раздалось:

— Детки мои, живите дружно.

Гарин захлопнул книгу и швырнул в кучу.

«Что такое гэбуха? Гигантская сколопендра, что ли? Сейчас клонируют чёрт знает что, множат и множат сущности. Зачем?»

Он открыл бутылку с бурбоном, понюхал. К этому напитку он был ещё с молодости равнодушен. Но скотча в кучах не нашлось.

— За человеческое! — Гарин бутылкой поприветствовал кучи и сделал два больших глотка.

«А ничего!» — удовлетворённо выдохнул он.

Поставил бутылку рядом с собачкой и открыл косметичку. Там в наборе румян было зеркальце. Гарин глянул на себя. За три месяца он оброс и осунулся. Голова, которую он регулярно брил, обросла вокруг плеши всклокоченными волосами, борода стала поистине ветхозаветной.

— Мафусаил… — пробормотал он, отшвырнул косметичку, глотнул из бутылки и заходил вокруг куч.

Кучи завораживали. Он ходил вокруг этих пяти Эверестов человеческого и не мог остановиться. И чем дольше он описывал восьмёрки вокруг них, чем больше прикладывался к бурбону, тем тоскливей ему становилось. Самое обидное было то, что кучи безмолствовали. Здесь, в царстве каменного топора и мохнатых дикарей, эти сваленные вместе вещи казались одновременно беспомощно-родным мусором и великими дарами, эйдосами, заброшенными с далёких, божественных планет с совершенными, прозрачнокрылыми обитателями. Эта двойственность, мерцающая всё сильнее от алкоголя, давила на Гарина с каждым шагом.

— Сладкие вершины… гадкие долины… — бормотал он в такт шагам. — Тёмные раввины… спят в бору сыром… чёртовы дубины… полны свежей мглой… н-на, сука!!

Он изо всех сил пнул ногой дурацкую собачку. Она стукнулась о корявую стену, упала и вдруг зашевелилась, подпрыгнула, встала на лапки и побежала, запев песенку на алтайском. Глазки её нашли Гарина, хвостик завилял, и она, смешно семеня короткими ножками, подбежала к доктору, ткнулась большой мордой в его бот и что-то попросила.

Гарин замер от неожиданности.

Собачка тыкалась лохматой мордой в убогий черный бот и о чём-то просила, просила, просила, виляя хвостиком.

Слёзы потекли из глаз Гарина, и он беззвучно разрыдался.

— Нервы… ни к чёрту… — пробормотал он и, рыдая, расхохотался, затряс бородищей, вспомнив этот старый семейный анекдот про господина, пукнувшего в полном лифте и этими словами объяснившего всем свой поступок.

Успокоившись, он вытер глаза, трубно высморкался в найденный платок с бабочками. И швырнул недопитую бутылку в угол. Собачка, потыкавшись носом в бот, снова замерла.

— Ладно. Надо ещё пошарить. Альбинка скоро вернётся.

Он стал перебирать вещи в куче, вытаскивать, осматривать. Они пахли родным, отдалённым миром. Гарин старался не поддаваться этому запаху. Нашёл теннисный мяч. Сунул в дорожную сумку. Перешёл к другой куче, потянул какое-то ветхое одеяло, за ним увязались свитер, трусы, пакет с чем-то недоеденным, прокисшим, зелёный пояс и… с поясом из кучи вытянулся, полез… махровый зелёный халат!

— Нет, да нет же! — зло расхохотался Гарин.

Его халат! Гарин осторожно, как археолог, вытянул его из мешанины чужих вещей. Тяжёлый!! Неужели? Он полез в карман. Да! Всё было на месте: нож, зажигалка и жемчужина, которую он не успел сунуть обратно в мешочек. И бархатный мешочек лежал тут же.

«Ничего не взяли! Им это не нужно? Почему??»