Элис Бродвей - Вспышка

История, которую мы услышали от Фенна, страшнее. Это скорее песнь протеста, чем поучительная сказка. Похоже, цель этой истории – предупредить «плохих», что им не победить силы добра, сколько бы они ни старались. «Хороших» спасает волшебство, магия, рождённая долгими и горячими молитвами. Это история о правителях, которые не желают меняться и готовы убить собственных детей, лишь бы сохранить власть. Пустые не так уж и отличаются от нас. Пожалуй, мы с ними во многом похожи.

– Некоторые совпадения есть, – говорю я, – но это совершенно другая история. – Мне хочется объяснить Фенну и Галл, что я имею в виду. – Есть король, королева и проклятие, которое несёт дитя, но в нашей истории родители пытаются спасти дочь, запирая её во дворце. Они защищают принцессу. Понимаете, они сделали всё, что могли, только не сообщили ей о проклятии, чтобы она сама избежала его последствий… В Сейнтстоуне и в Фетерстоуне есть несколько очень похожих историй, – продолжаю я, ожидая, что Фенн сейчас презрительно фыркнет, однако он внимательно слушает. – Ваши легенды удивительно похожи на те, что мы слышим с детства. Они отличаются лишь немного, как отражение в воде.

– А помнишь, как мы спорили? Ты спрашивала, правдивы ли эти истории, – напоминает Оскар, и я бросаю на него недовольный взгляд.

– Да, а ты так хитро вышел из положения – ответил, что это просто сказки.

– Тогда ты в них верила. – Он смотрит мне в глаза, и моё сердце замирает, как в тот день, в музее. – А веришь ли ты в них теперь?

– Быть может, правды нет ни в наших, ни в других историях, – тихо отвечаю я.

И я не знаю, что с этим делать. В глубине души я чувствую, во что мне хочется верить. Пусть хоть что-нибудь будет настоящим и правдивым. Я верила Мел, когда он говорила, что истории прошлого подскажут мне путь в настоящем. Но что, если это просто сказки и в них нет ни крупицы правды? И что, если мы больше верим рассказчику, чем истории? Я даю отдых глазам, вглядываясь в костёр, наблюдая за пляшущими языками пламени. И сквозь убаюкивающий треск сучьев в огне слышу тихий голосок.

– Быть может, правда есть и в наших, и в ваших легендах. – Галл сидит прямо, нахмурив лоб. Она дышит хрипло, каждый вдох до сих пор отдаётся в её груди болью. – Одна история вовсе не перечёркивает другую, – умоляюще произносит она. – Что, если две легенды говорят в конце концов одно и то же?

– Как это? – удивлённо поворачивается к ней Фенн.

– Понимаешь, в обеих историях герои думают, что они лучше других знают, как всё должно быть. – Она долго откашливается и лихорадочно хватает ртом воздух. – Король и королева защищают то, что для них важнее всего. – Оскар медленно кивает. – Но всё же… иногда надо отступить и позволить другим принять решение. А король и королева этого не сделали. А потом… всё изменилось, даже против их воли, так?

– Не знаю, – вздыхает Фенн. – В одной истории жители королевства довольны и счастливы. В другой – живут в горе, правит ими жестокий король.

– Если не замечать чужих печалей, можно жить вполне счастливо, – сухо роняет Оскар. – В Сейнтстоуне все уверены, что правительство действует в их интересах, но стоит кому-то усомниться в правоте, скажем, мэра, как для этого человека жизнь становится куда тяжелее. Вспомни моего отца: его до сих пор не выпустили из подземной тюрьмы. А если начнёшь задавать вопросы о религии, традициях, то закончишь, как Обель, – изгнанником.

Оглянувшись, Оскар подтягивает к себе покрывало, которое он отбросил раньше. Он встаёт и с улыбкой пытается накрыть нас одеялом.

– Осторожнее! Костёр! – восклицает Фенн, но даже он смеётся.

Мы все усаживаемся в ряд, спрятав ноги под одним одеялом. Слева от меня – Оскар, а справа – Галл, и я чувствую себя глуповато.

– Вот, смотрите, – говорит Оскар, – если ваши ноги накрыты одеялом, вам тепло, вы довольны и всё в порядке, правда? Но если вы сидите с краю и вам достаётся лишь кончик одеяла, вам холодно. Трудности и недостатки видят лишь те, кому чего-то не хватает. Когда у вас всё есть, легко верить, что хорошо всем и везде.

– То есть вы пришли к нам из Сейнтстоуна, потому что там вам стало плохо? – спрашивает Фенн.

Скорее всего, так оно и есть. Когда я жила так, как учила меня мама, – склонив голову и закрыв рот, было совсем не сложно считать Сейнтстоун благословенным местом, где все довольны и счастливы. И только когда до меня добрался холод, когда я узнала о забытых и о папе, только тогда у меня возникли мысли о несправедливости.

– Оскар прав, – подтверждаю я. – Когда всё хорошо, плохого не замечаешь. Трещины заметны только снаружи.

– Если чашка треснула, это ещё не значит, что она разбита, – защищается Фенн.

– Знаю, – вздыхаю я, вспоминая, как тащила из озера неподвижное тело Галл.

– Мы завтра возвращаемся домой, – тихо говорит Фенн, и Галл кивает.

– И что с вами будет?

Мой вопрос остаётся без ответа. Тьма вступает в свои права, и мы устраиваемся на ночлег. Галл засыпает, положив голову мне на плечо. Решение принято – утром мы возвращаемся в Фетерстоун.

– Выходит, я и правда осталась жива.

Слова Галл вырывают меня из дрёмы. Усевшись, я чувствую, что у меня болит всё, абсолютно всё. Ещё не рассвело. Оскара и Фенна рядом почему-то нет.

– Они ушли за водой, – поясняет Галл. – Наверное, скоро утро.

Она придвигается ближе, и мы обнимаемся, накрывшись одеялом.

– Прошлой ночью мне снилось, что я тону, – тихо говорит Галл. – Лучше бы ты оставила меня там, в озере. Я бы всех спасла. Развеяла бы проклятие, как Белия.

В отсветах догорающего костра я вглядываюсь в лицо Галл. Она сидит, вцепившись тонкими пальчиками в одеяло.

– Хватит, Галл, перестань! Ты и так пожертвовала слишком многим. Ты будешь жить! Договорились?

Галл кивает, не глядя на меня. Не знаю, верит ли она моим словам.

– Хорошо. – Помолчав, она вдруг говорит: – Леора, можно спросить тебя кое о чём?

– Ну да… – отвечаю я, немного волнуясь.

– Тогда… расскажи мне о метках.

– Ох! – с облегчением смеюсь я. – Конечно расскажу.

– А больно, когда делают татуировки?

– Немного. – Я тщательно подбираю слова, чтобы описать свои ощущения. – Первыми нам наносят метки возраста. Представь, что сегодня твой день рождения. Утром ты идёшь к чернильщику, в здание правительства. Мама смазывает тебе руку кремом. Она говорит, что это волшебный крем и с ним тебе не будет больно. Потом оказывается, что это обычный крем для рук или для лица, который нисколько не облегчает боли. – Галл кивает и усмехается. – Когда тебя вызывают, ты идёшь в специальную комнату и садишься на стул. Чернильщик всегда говорит одно и то же: «Только маленькая точка, это недолго». Но ты не кладёшь руку на стол, потому что знаешь: тогда-то тебя и уколют. И наконец мама берёт тебя за руку, прижимает её к поверхности стола и кивает чернильщику. А он – как правило, это мужчина – включает машинку чернильщика. Много лет я думала, что это происходит по волшебству, но на самом деле мастер нажимает ногой на педаль под столом. Чернильщик макает иголку в маленькую чернильницу и рисует на твоей руке точку. Вот и всё.