Кассандра Монтег - После потопа [litres]

Мы устроили поминальную церемонию в честь Бехира. Во время нее Марджан не произнесла ни слова. Мы собрались на носу корабля. Она стояла позади, как тень. Когда мы закончили и стали расходиться, ее уже не было.

В кают-компании состоялось общее собрание. Абран рассказал, что произошло в салуне в Сломанном Дереве. Сообщил, что мы убили их человека и, скорее всего, пираты знают, что мы плывем в Долину. О своем прошлом и о том, что его узнали, Абран умолчал.

– Сам же запрещал нам говорить про Долину! – рявкнул Уэйн.

Абран опустил веки и кивнул:

– Я разговаривал с хорошим другом. Но нас могли услышать. Бехир… – Абран запнулся и покосился на Марджан. – Бехира убили из-за Руэнлока. У пиратов такие законы: наказывают любого, кто пошел против них. Раз они уже с нами поквитались, скорее всего, больше преследовать не будут.

Члены команды ответили взволнованным ропотом. Я окинула Абрана испытующим взглядом. Интересно, он сам верит в то, что говорит? Абран – бывший пират «Черной лилии», а теперь еще оказалось, что у Дэниела какая-то связь с их капитаном. Вряд ли они оставят нас в покое.

Похоже, Дэниел и Черная Серьга – родственники. Это заметно не только по внешнему сходству. Достаточно было обратить внимание, как они глядели друг на друга, один с корабля, второй с пристани. Так смотрят только на хорошо знакомых, близких людей. Любопытно, кто-нибудь еще это заметил? Дэниел и Черная Серьга разговаривали взглядами. Похоже, они торговались, и Дэниел предложил себя в обмен на Бехира.

Дэниел вечно сидел, склонившись над картами, а когда я заходила в кают-компанию, прятал свои записи. Я вспомнила Харджо. Когда мы с Перл застали его в салуне за разговором с незнакомцем, Дэниел вел себя так, словно его застигли врасплох. Он часто ускользал в салуны в одиночестве. Видно, тайком собирал информацию. Абран оказался прав. Дэниел действительно что-то скрывает. Он ведь постоянно твердил, как трудно кого-то выследить в море! А сам, выходит, все это время выслеживал «Черную лилию».

Дэниел должен был понимать, как опасно с ними связываться. Но похоже, риск его не смущал. При одной мысли кровь в венах забурлила от ярости. Дождусь, когда Дэниел останется один, и потребую объяснений.

Без Бехира на борту «Седны» стало мрачнее. Мы привыкли к его дружелюбию и остроумию. Бехир не унывал, даже когда неприятности сыпались одна за другой. И в тот раз, когда водоворот сорвал с даунриггера сеть, полную рыбы, и в тот, когда небо заволокло тучами и на нас обрушился шквал с ливнем.

Марджан целый месяц жила в каюте Абрана, а он перебрался в общую спальню. Мы носили ей еду. Иногда Марджан просила, чтобы кто-нибудь к ней зашел, но в основном избегала нас. Скользила по кораблю как привидение.

А потом однажды поднялась в кают-компанию к завтраку. Она как будто стала заметнее: ярче, четче. Будто клинок, который закалили огнем, а потом придали ему новую форму. Мне захотелось держаться поближе к ней. Просто вместе чистить рыбу в камбузе или, когда подплывали близко к берегу, стоять рядом у планшира, высматривая торчащие из-под воды горные вершины. Обычно от тех, кто потерял близкого человека, я шарахалась, как от чумы. Они лишний раз напоминали о кошмаре, который так хочется забыть. Но почему-то с Марджан я чувствовала себя по-другому. Хотелось дотронуться до нее, положить руку ей на плечо.

Возможно, причина в том, что я к ней привязалась. Настолько, что готова была оставаться наедине с ней и ее горем. Оно казалось живым существом и было таким осязаемым, что имело свою форму. Форму, которая со временем изменится, разовьется во что-то новое, как бывает только с горем.

А может, я хотела утешить Марджан, чтобы искупить свою вину. Если бы не я, мы бы вообще в Сломанном Дереве не оказались. Это я решила плыть в Долину и забрать антибиотики.

Ночью после убийства Бехира мне приснилось, что я тону. Темная вода вокруг меня все поднималась. Я пыталась выплыть, но тщетно: вода прибывала, поверхность удалялась. Пальцы тянулись к солнцу. Я плыла и плыла, хотя легкие готовы были лопнуть. Ослабевшие мышцы сводило. Я уже решила, что устала бороться, и собиралась погрузиться в черную бездну, когда меня растолкала Перл.

Той ночью она глаз не сомкнула. Свернулась клубком в углу койки и прижалась к стене. Растрепанные кудри обрамляли лицо. Перл была похожа на куклу, забытую на дальней полке. Я потянулась и дотронулась до ее щеки. Перл моргнула, но не шевельнулась. Ее грудь едва заметно поднималась и опадала. Перл напоминала животное, погрузившееся в спячку: и не спала, и не бодрствовала. Я обняла ее и стала укачивать, как младенца.

«Она не должна была этого видеть, не должна была», – повторяла я себе.

Через несколько дней после смерти Бехира я застала Абрана одного в общей спальне. Остальные поднялись в кают-компанию завтракать, а Абран сидел на своей временной койке, неловко пытаясь перевязать раненую руку. Свеча бросала тусклый свет на его предплечье. Все остальное скрывалось в темноте.

– Что случилось в Сломанном Дереве? – тихо спросила я.

– Будто сама не знаешь! – огрызнулся Абран, пытаясь завязать края повязки узлом при помощи зубов и второй руки. Но повязка выскользнула у него изо рта и размоталась. Абран махнул здоровой рукой и снес со столика свечу.

Она упала, и огонь погас. Я ничего не сказала. Воск закапал на пол. Я подняла свечу и поставила обратно на столик.

– Надеюсь, больше никто не слышал, как ты рассказывал, что мы плывем в Долину, – произнесла я.

– Почему? Боишься, курс сменим?

Я присела перед ним на корточки и взяла его за руку.

– Нет, – ответила я.

Поворачивать и искать другое место для коммуны слишком поздно. Команда устала мотаться по морям, всем хочется постоянства. А уверенность Абрана убывает с каждым днем. Теперь он хоть в преисподнюю плыть готов, лишь бы показать, какой он сильный лидер. Абран смотрел, как я перевязывала его руку. Взгляд затуманенный, потерянный. Этот человек совсем не похож на мужчину, к которому я ходила по ночам. Я вспомнила, что Марджан говорила о нем несколько месяцев назад, когда мы только вступили в команду «Седны». Иногда бремя власти становится для Абрана слишком тяжелым. Видимо, она имела в виду именно такие эпизоды. Похоже, у Абрана уже бывали подобные срывы. Я подумала о том, как он боится «Черной лилии», как ему не дает покоя гибель брата. Я жалела Абрана, но сочувствовать ему становилось все труднее. Как я хотела, чтобы он опять стал тем, кем я считала его раньше!

Я затянула повязку так туго, что Абран поморщился от боли.

– Возьми себя в руки, – тихо велела я.

– Или что? – спросил Абран. – Поднимешь бунт?

Я дернула за повязку с такой силой, что на ней выступила кровь, и Абран высвободил руку.