Кассандра Монтег - После потопа [litres]

– Он пьет все больше, – сказала Марджан.

– Что, дела совсем плохи? – спросила я.

– Абран обменивал провизию на алкоголь. Складывал копченую рыбу в отдельное ведро и продавал в портах, после того как мы заканчивали торговлю.

Я уставилась на нее во все глаза.

– И ты с самого начала знала об этом? Давно он занимается такими делами?

Я попыталась вспомнить, когда изменилось поведение Абрана. Наверное, когда мы остановились в Уортоне. Абран заявил, что ему надо забыться, потому что его брата убили недалеко от этого порта.

– Всегда, – с усталым видом ответила Марджан.

Тревожные морщины на ее лице стали глубже, седые волосы поредели на висках. На ней, как всегда, голубая туника. Этот цвет особенно подчеркивает синеву вены, рассекающей ее лоб, как короткая река.

– Всегда?! – переспросила я.

– Да. То накатит, то отступит. Когда Абран нервничает, становится хуже, – пояснила Марджан.

– А как насчет правил? Почему никто не возмущается? – спросила я.

– Правила – это так… – пожала плечами Марджан. – Просто идеи Абрана. Он за их соблюдением не следит. Правила – что-то вроде кодекса чести, но теперь…

– Почему никто не положит конец этому безобразию?! – гневно спросила я.

Марджан зажмурилась и стиснула зубы. Я вдруг почувствовала себя маленьким ребенком, задающим взрослым наивные вопросы. Когда Марджан снова открыла глаза, во взгляде светились решимость и неуемная энергия. Трудно оценить, сколько незаметной на первый взгляд работы она выполняет на «Седне». Марджан постоянно снует из одной каюты в другую и занимается делами, о которых остальные едва имеют представление.

– Извини, – произнесла я. – Понимаю: проще сказать, чем сделать. Попробую с ним поговорить.

– На все плавание алкоголя не хватит, – проговорила Марджан. – Как только спиртное закончится, Абрана накроет похмелье. Надо понемногу сокращать ему дозы, чтобы он постепенно отвыкал. Надеюсь, ты мне поможешь.

– Конечно. Сделаю все, что нужно.

Марджан кивнула, взяла бутылку и завернула в шаль. С тех пор как убили Бехира, меня переполнял стыд. Казалось, вот-вот разорвет пополам. Но, кроме стыда, еще мучил и сильнейший страх. Он придавливал меня к земле, точно сила гравитации. Под его гнетом я будто становилась меньше и меньше. Стоять прямо с таким грузом на плечах было настолько тяжело, что сама удивлялась, как у меня хватает на это сил. С каждым прошедшим днем желание облегчить душу одолевало все больше.

Марджан повернулась, чтобы уйти. Я дотронулась до ее локтя.

– Постой, – произнесла я.

Все тело напряглось, как натянутая струна. Ладони взмокли от пота.

– Прости меня…

Когда Марджан повернулась ко мне, я будто ухнула в пропасть. Я вспомнила маму: ее темные глаза, смешливость. Мама всегда старалась скрыть тревогу, чтобы не беспокоить меня. Делала глубокий вдох, вскидывала голову и растягивала губы в улыбке. Все матери разные. Единственное, что их объединяет: в душе у каждой глубокий излом. Сломаться может даже самое мягкое.

Я торопливо продолжила:

– В прошлый раз я отказалась просить прощения. Сказала, что не жалею, что мы поплыли на Руэнлок. Но на самом деле мне очень жаль. Жаль, что обманула вас всех, очень жаль…

У меня перехватило дыхание. Слезы затуманили глаза. Я быстро заморгала.

Марджан погладила меня по руке, будто мать, утешающая ребенка. Ее брови обеспокоенно нахмурились. Во взгляде искреннее участие. Если у Марджан и бывали моменты, когда она винила в случившемся меня, сейчас точно не один из них. Я замечала, как в ее глазах мелькали вспышки гнева, когда она развешивала белье, чтобы его вымыл предстоящий дождь. Воспоминания всегда прорываются, когда голова ничем не занята. Но если Марджан и винила меня, никак не дала мне этого понять.

Теперь на шее у нее висели четыре бусины вместо трех. Стоило взглянуть на них, и сжималось сердце. Неужели Марджан все это время где-то хранила четвертую бусину? Наверное, под матрасом. Понимала, что однажды она может понадобиться.

В общей каюте повисла тишина, казалось, от нее даже воздух вибрировал. Я подумала о том, что родить только отчасти значит дать жизнь. Возможно, это лишь самый первый, самый маленький шаг. Можно посадить в землю семечко, но ему еще столько нужно, чтобы расцвести: солнечный свет, плодородная почва… Я подумала о том, сколько дала нам Марджан и сколько продолжает отдавать.

Наконец Марджан печально улыбнулась.

– Переживать горе – все равно что подниматься по лестнице и глядеть вниз, – сказала она. – Ты никогда не забудешь, где была, но останавливаться нельзя: надо переходить со ступеньки на ступеньку, выше и выше. То, что ты пережила, отступает, удаляется, но оно по-прежнему с тобой. Но у тебя только один путь – вверх. Вроде не хочешь никуда карабкаться, а приходится. И тяжесть в груди никуда не исчезает, но каким-то образом ты продолжаешь дышать – даже разреженным воздухом на высоте. Будто отращиваешь третье легкое. Думаешь, что просто сломалась, и только потом понимаешь, что еще и выросла.

Я вылезла через люк на палубу и заметила Дэниела и Перл. Они сидели друг против друга у правого борта, рядом с планширом. Оба склонились над листом бумаги, лежавшим между ними.

На солнце волосы Перл пылали, как огонь, а на ветру они напоминали дрожащее пламя свечи. Дэниел провел по бумаге пальцем. Перл подалась вперед и вслед за ним тоже прочертила какую-то линию.

Я подошла ближе – так, чтобы слышать, о чем они говорят, – но притворилась, что разглядываю трещину в планшире.

Дэниел объяснял:

– Секстантом измеряют высоту солнца над горизонтом.

– Скукота, – буркнула Перл.

– Учись читать карты и рассчитывать расстояния. Пригодится, – возразил Дэниел.

– Зачем?

– Сможешь плыть, куда захочешь.

Слушая, как они разговаривают, представила, что Перл уплывает одна. Ее маленькое загорелое тело превратилось в точку на горизонте. Вот она стоит на палубе нового корабля и плывет к цели, о которой я могу только гадать. В Перл столько же свежести и новизны, как и в этом мире после потопа – мне его так до конца и не изведать.

Дэниел краем глаза заметил меня и, поднявшись, подошел ближе.

– Решил, ей будет полезно потренироваться, – с некоторой опаской пояснил он. – Надеюсь, не возражаешь?

– Я хочу, чтобы Перл училась, – сухо ответила я.

По вечерам учу ее читать по книгам Абрана. Больше всех ей нравится «Книга джунглей».

Перл сидела, склонившись над картой и поворачивая полукружье секстанта. Записала число на листе бумаги, лежавшем возле колена. Опять наклонилась над картой и продолжила измерения.

Мы с Дэниелом наблюдали за ней. Ее спину озарял солнечный свет. Загорелая кожа отливала бронзой. Лицо сосредоточенно, нахмурено. Ветер приподнимал край карты, и Перл с раздражением его приглаживала. В такие моменты, когда Перл поглощена каким-то делом, мне кажется, что я едва ее знаю. Меня это одновременно и радует, и заставляет грустить.